– Ситуация с доступом к материалам госархивов, которая сложилась сегодня, позорна и недопустима с точки зрения возможности использования хранящихся в них документов.

Начнем с того, что в начале 90-х годов было принято много важных законодательных актов, в том числе указы Президента, регламентировавшие этот доступ и в той или иной степени помогавшие исследователям получать материалы в государственных архивах. Но важнейший указ Ельцина 1992 г. о рассекречивании документов, связанных с массовыми репрессиями, и иных материалов, описывающих нарушения прав человека, не был выполнен до конца. Даже в Государственном архиве РФ, где дела обстоят более или менее благополучно и где действительно рассекретили многие документы периода советской власти, к сожалению, остается довольно много не рассекреченных документов. Объясняется это нежеланием нынешней российской власти организовать цивилизованным образом работу по рассекречиванию документов. Когда шли дискуссии о том, как этот указ следовало бы претворить в жизнь, существовало две точки зрения. Первая: документы, которые хранятся более 30 лет (в соответствии с Законом о государственной тайне), должны быть автоматически открыты. Вторая: открывая доступ к этим документам, следует все-таки пропускать их через процедуру рассекречивания. В этом-то и состояла нелепость. Ведь вскоре, в 1993 году, был принят закон о государственной тайне, где говорилось, что после 30 лет хранения документы в абсолютном большинстве должны рассекречиваться. Это следовало принять за основу и не заниматься рассекречиванием документов, хранящихся более 30 лет, а засекречивать те немногие, которые не должны быть рассекречены. Тогда работа комиссии в архивах шла бы гораздо быстрее. Но у нас не хватило ни упорства, ни политического влияния для утверждения этого порядка. Право формального рассекречивания документов до конца 1993 года принадлежало самим архивам, они сами могли принимать решение на основании оценок экспертов. Но дело все равно застопорилось после 1994 года, когда вся эта работа легла на комиссию, специально созданную для рассекречивания документов КПСС.

Помимо этой комиссии, существовала также межведомственная, так называемая «гостехкомиссия» при Президенте РФ, занимавшаяся рассекречиванием документов других ведомств. Эта гостехкомиссия существует до сих пор, а комиссия по рассекречиванию документов КПСС (с 1994 г. ее возглавлял Красавченко) после двух лет работы свернула свою деятельность, никаких шагов для ее воссоздания не предпринимается, и документами КПСС теперь никто не занимается. Официально это не объяснено и даже не объявлено, что вызывает большое негодование научной общественности, так как процесс рассекречивания исторических документов остановлен. Сейчас происходит рассекречивание очень небольшого количества документов под тот или иной специальный проект. То есть, когда у архива есть планы публикаций некоторых подборок архивных документов, они посылают их на гостехкомиссию для рассекречивания. Но это процесс очень выборочный. Речь не идет об огромном количестве документов, которые каждый год должны планово рассекречивать. Как такового планового рассекречивания уже нет. От случая к случаю рассекречиваются те документы, которые сегодня или завтра понадобятся для публикаций научных сборников. Разумеется, исследователь, который не задействован в этих проектах и работает на свои научные интересы, оказывается в положении, когда многие важнейшие документы ему недоступны. Такая ситуация недопустима, но она никак не исправляется сегодня и нет никаких перспектив. Вся ситуация находится в вопиющем противоречии с указом Ельцина 1992 года. Между прочим, в Законе о государственной тайне есть очень четкая позиция: не могут оставаться в тайне документы о преступлениях или о нарушении прав человека. Эта норма действует независимо от срока создания документов – рассекречиваться могут и документы, существующие менее 30 лет. А те, что созданы до 1970, уже все должны быть рассекречены, как это предписывает Закон о государственной тайне.

Как обстоит дело сейчас?

– Сейчас мы видим, что протоколы Президиума, Политбюро ЦК, периода 1952–1991 засекречены и до сих пор недоступны. То же касается и документов секретариата ЦК КПСС, хотя они связаны не только с общей историей страны, но и с историей репрессий, борьбы с инакомыслием, историей тех или иных идеологических и хозяйственных кампаний. Нам они важны для понимания того, какой наша история была в действительности.

То есть любой архивный документ должен быть соответствующим образом оценен, чтобы можно было доказать, что в действительности именно этот документ иллюстрирует нарушение прав человека? Как это технически происходит?

– Все документы в архивах, согласно указу Ельцина от 1992 года, следовало бы пересмотреть именно на предмет наличия сведений о нарушении прав человека и рассекретить эти документы.

Я думаю, могли бы быть рассекречены документы и 1987–1989, и более ранних годов, то есть за весь период существования советской власти. Частично и очень выборочно были рассекречены документы самого последнего периода – в связи с работой Конституционного Суда, который в 1992 году рассматривал дело КПСС. Но это опять же была кампания, которая довольно быстро выдохлась, и с тех пор процесс не идет. До сих пор на секретном хранении остаются, например, так называемые «особые папки» Политбюро 40-х годов. А это вообще факт вопиющий. Мы также видим, что многие документы 1937–1938 годов, связанные с массовыми репрессиями, до сих пор в ФСБ находятся на секретном хранении и доступ к ним закрыт.

Понятно, что нынешний режим чувствует глубокое внутреннее родство с прежним, коммунистическим. И теперь государственная позиция вполне укладывается в патриотическое русло: у нас, дескать, есть государственные секреты, которые мы должны хранить всегда. Но, к сожалению, в эти «государственные секреты» почему-то попадают документы о преступлениях советского режима. Думаю, потому, что правда о репрессиях тоже становится для нынешней власти неудобной.

Как вы представляете себе историю с судом над КПСС? Явилась ли общественная кампания причиной того, что были раскрыты какие-то документы, или сам исторический период дал такую возможность? А если взять это как проект на сегодняшний день? Могут ли какая-то общественная кампания, какие-то общественные структуры повлиять на ситуацию? Или это был исключительно вопрос времени?

– От общественности зависит немало, она в состоянии очень серьезно влиять на этот процесс. Но если мы вспомним историю 1992 года и суд над КПСС, то можно понять, что причиной процесса стали указы Ельцина о запрете КПСС. Инициаторами передачи дела в Конституционный Суд стали как раз коммунисты, которые были недовольны запретом КПСС как неконституционной организации. И тогда власть была вынуждена защищаться в Конституционном Суде. Разумеется, в целях собственной защиты она предавала гласности документы о преступлениях Коммунистической партии. Это была защитная реакция власти. Все рассекречивалось быстро, оперативно и предоставлялось суду и СМИ, потому что это работало на концепцию власти о неконституционности КПСС. Но как только суд кончился, пропали и стимулы продолжать работу по рассекречиванию.

Сегодня мы имеем дело с неким закостенением режима, нежеланием вновь возвращаться к трудным вопросам советской истории. Мало того, что советская история сейчас преподается и представляется в некоем романтическом ореоле, существуют и главные установки, которые можно было бы коротко сформулировать как желание властей видеть все-таки больше хороших сторон, славных событий в советской истории, нежели грязных, черных и преступных. При этом общая оценка советского периода не выработана.

Нет и общего представления нынешней российской власти о том, что же мы имеем в результате этих 70 лет советской власти. Это отсутствие желания разобраться и, наконец, поставить все точки над «i» приводит к тому, что нет государственных организаций, заинтересованных в пересмотре законов, касающихся архивов. Хотя есть архивы, заинтересованные в том, чтобы публиковать на коммерческой основе или с привлечением денег западных спонсоров те или иные сборники документов. Это скорее напоминает мелкое приватизирование архивного материала, желание этим попользоваться и получить деньги. Но в целом речь не идет о широком процессе, так, какие-то ручейки. Чтобы перевести процесс на цивилизованные рельсы, следует автоматически рассекретить все, что хранится более 30 лет, и все, что связано с репрессиями и нарушениями прав человека, даже если такие документы хранятся меньший срок. Существует масса нормативных документов, дополняющих указ Ельцина. Например, о порядке организации работы по рассекречиванию документов, хранящихся в госархивах и в центрах хранения документации Российской Федерации. Этот сборник правовых документов 1995 года, увы, уже устарел, потому что нет той комиссии, для которой все эти правила писались. Недолго, как говорится, музыка играла. И сегодня не видно желания возвратиться к подобной практике. Со стороны руководителей некоторых архивов мы видим произвол. Например, нарушаются выпущенные в 1998 году правила работы исследователей в читальных залах государственных архивов Российской Федерации. В правилах говорится, что любой гражданин Российской Федерации может работать в государственном архиве не только по письму командировавшей или направившей его туда организации, но и по личному заявлению. Это значит, что любой человек с улицы может прийти в архив, написать заявление о желании работать по избранной им теме с документами этого государственного архива, и ему обязаны предоставить доступ к этим документам.

С каким временным ограничением?

– Временных ограничений нет. Все документы, которые находятся в свободном доступе для исследователей, он может получать.

Уже сейчас у нас есть факты, когда работники архивов эти правила нарушают: не пускают в архив по личным заявлениям и требуют письма от организации, или ограничивают число копий, которое может делать исследователь, ссылаясь при этом на технические причины и невозможность изготовления большого количества копий.

Это самодеятельность, и объясняется она только нежеланием архивистов работать с большим числом исследователей.

То есть просто с нежеланием работать?

– Да, этим как раз отличается Российский государственный военный архив. Тот, который образовался после слияния особого и военного архивов. Там хранятся трофейные документы, касающиеся военнопленных, документы репрессивных органов фашистской Германии и многое другое, например, два миллиона проверочных и учетных дел на немецких военнопленных. Там же находятся дела на остарбайтеров, проходивших фильтрацию в Москве и Московской области (около 55 тысяч дел). Это очень важные документы. Здесь стоит сказать и об иных актах, расширяющих рамки нормативных документов о праве исследователей на доступ к архивной информации. Например, регламент доступа к архивно-следственным и к проверочно-фильтрационным делам. Такой регламент был разработан непосредственно при нашем участии. Этим занимались, будучи экспертами комиссии Верховного Совета по архивам КГБ и КПСС, Никита Глебович Охотин и Арсений Борисович Рогинский. Регламент давал исследователям право обращаться к материалам архивно-следственных дел и использовать их в научной работе. Так случилось, что и прокуратура своими разъяснениями, и ФСБ (где хранится большинство этих архивно-следственных дел) своими внутренними указаниями всячески ограничивают доступ исследователей.

Они имеют на это право?

– Нет, это идет вразрез с регламентом. Они просто решили, что доступ к архивно-следственным делам может быть разрешен только после письменного согласия либо самих репрессированных, либо их потомков. То есть получается так, что жизнь репрессированных принадлежит их потомкам, что в общем абсурдно, потому что по действующим законам наследуется право на имущество, авторское право, но не наследуется право разрешать или запрещать доступ к архивно-следственному делу отца или деда. Мы же понимаем, что подавляющего большинства людей, пострадавших при советской власти, тех, на кого были заведены архивно-следственные дела, уже нет. Единицы остались в живых. Из тех, чьи интересы вообще могли быть затронуты при неаккуратном обращении с делом или при недобросовестности публикаций, задевающих честь и достоинство. Надо учитывать, что архивно-следственные дела – это, конечно, тонкая, деликатная материя, и люди порой оговаривали себя.

Есть показания, которые они давали, но о которых им хотелось бы забыть. Это понятно, когда речь идет о живом участнике этого процесса, этого судебного дела. Но какое имеют отношение к этому их дети и внуки, какое право они имеют закрывать дела? Здесь и нами была допущена ошибка, когда мы их наделили таким правом.

Кем был принят этот документ?

– Он был одобрен коллегией Государственной архивной службы России 25 августа 1993 года. Конечно, я могу сказать, что даже в таком виде, в каком он принят, он не совсем плох. По регламенту родственники могли закрыть не все архивно-следственное дело, а только часть его, связанную как раз с документами, которые составлены при участии обвиняемого. Но они никогда не могли наложить запрет на использование обвинительного заключения, справки на арест и иных документов дела, которые составлены без участия обвиняемого; на меморандумы, которые дают нам понимание, почему это дело появилось, и на переписку по делу. Но и ФСБ, и прокуратура пошли дальше. Их даже такой регламент не устраивал. Поэтому они абсолютно точно приняли к исполнению, практическому воплощению другой принцип, когда к любому делу доступ может быть предоставлен только с разрешения либо самого пострадавшего, либо его родственников.

Этот документ вступил в юридическую силу?

– Для государственных архивов – да, но в ФСБ и в прокуратуре он считается «филькиной грамотой». То есть они просто плюют на Федеральную архивную службу и ее нормативные документы.

Архив ФСБ государственный?

– Нет, но они обязаны понимать, что по положению Федеральной архивной службы они должны руководствоваться ее указаниями именно в части использования своих архивов. Потому что они хранят документы ВЧК, НКВД, КГБ, которые должны по закону давным-давно сдать государству на хранение. Для чего в сегодняшней работе ФСБ документы ВЧК 20-х годов? Какие идеи и ценные наблюдения они могут почерпнуть из дел того времени?

По существу, современные исследователи, а значит, современная история не получают доступа к архивным документам? Если более широко посмотреть на дело, получается, что во многих аспектах история ХХ века не может быть написана достоверно, потому что нет доступа к таким документам. Или это все-таки не так? Что происходит в школах, в вузах?

– И так, и не так, потому что за 90-е годы в отечественной исторической науке произошел настоящий прорыв. Несмотря на то, что мы говорим сейчас об отрицательных тенденциях, большое количество документов все-таки попало в научный оборот, в том числе и документы о репрессиях. Теперь нельзя говорить, что история советского периода для нас – абсолютно белое пятно, как в 70-е или 80-е годы, когда все было сфальсифицировано и подлинной истории мы, по сути, не знали. Хотя и тогда уже многое знали.

Были такие книги, как «Архипелаг ГУЛАГ». Существовали мемуары. Теперь все, о чем мы знали либо понаслышке, либо по мемуарам, подтвердилось, потому что мы получили огромный комплекс документов – начиная с 1991 года стал действительно возможен цивилизованный доступ исследователей в архивы, хотя, к сожалению, не ко всем материалам.

Очень многое сделано, вне всякого сомнения. И в своих знаниях, и в своем понимании прошлого мы ушли очень далеко от 1987–88 годов, когда одним из лозунгов перестройки было постижение прошлого.

Весь мой сегодняшний обвинительный пафос как раз заключается в том, что процесс рассекречивания документов остановлен. Есть еще очень много неисследованных исторических пластов.

О них-то и речь. Вопрос в том, что если эту информацию невозможно почерпнуть из архивов, значит, она по существу для общества не является открытой.

– Безусловно, для тех, кто имеет доступ в эти архивы, имеет допуск к секретным сведениям и по своему разумению распоряжается полученной информацией.

Могут опубликовать, могут не опубликовать или исказить.

Здесь как раз нужен элемент всеобщего доступа как гарантия того, что искажения не будет.

Действительно, мы очень много узнали за эти годы. Но есть ряд важных деталей, как раз связанных с жизнью советской страны в брежневскую, в хрущевскую эпоху.

Эти данные абсолютно недоступны. Практически все важнейшие документы хрущевской и брежневской эпохи засекречены.

Как вы думаете, нужно ли формировать специальный подход к решению этой проблемы и каким он может быть: работа с законодательством, работа с архивами, с органами власти?Что может сделать общественная организация, чтобы изменить ситуацию?

– На самом деле можно сделать очень многое. Во-первых, постоянно напоминать властям во всех формах – от заявлений, жалоб до судебных исков – о том, что они не выполняют собственных законов, что архивные работники в данном случае не соблюдают законы, которые были приняты после 1990 года.