Вспоминается эпизод фильма «Покаяние»: жена арестованного художника Сандро Боратели разговаривает с женой другого «врага нации». Та убеждает ее, что все мытарства скоро закончатся, репрессии прекратятся «и зазвучит наша любимая “Ода к радости”». И – как бы предвкушая грядущую радость – начинает напевать эту оду Бетховена. Тем временем изображение в кадре меняется, и мы видим, как стражники ведут Сандро Боратели на казнь. Но музыка продолжает звучать, ее напевает и сам Сандро и его конвоиры. Под музыку Бетховена приговор приводится в исполнение.
Недавно по телевидению мы могли наблюдать своеобразную версию этой сцены. На заседании Госсовета обсуждался вопрос о новом гимне России, в дискуссию вступили и депутаты, и средства массовой информации. Специальная комиссия приступила к отбору вариантов гимна. Депутаты от «Яблока» и СПС единым фронтом выступили против возвращения советского гимна.
* * *
В семидесятые, которые позже окрестили эпохой застоя, в среде интеллигенции было популярно разделение: «Мы» и «Они». «Они» использовалось в качестве синонима для обозначения номенклатуры, «мы» – некоего самообозначения оппозиционно мыслящих либералов. Тост «За нас с вами и черт с ними» (иногда в менее цензурной формулировке) пользовался популярностью. Впрочем, многие уже тогда осознавали, что это разделение искусственное, что «Они» и «Мы» это не две несоприкасающиеся касты, а нечто вроде соединяющихся сосудов; наиболее точно это выразил Ф.Искандер: «Их гипноз – это наш страх». Безусловно, разделение общества на «мы» и «они» не всегда полезно и может быть удобным способом снять с себя ответственность: «они» во всем виноваты, лично я ни при чем. Но в таком разграничении было и нечто конструктивное. То, что «они» говорили «нам» посредством газет, радио, телевидения, политинформаций и пр., воспринималось как пропаганда, не имеющая отношения к реальной жизни. «Мы» могли освоить «их» язык, могли повторять его штампы и догмы и воспроизводить «их» ритуальную ложь или не делать этого. Но сам ритуал уже не воспринимался всерьез. Это была чуждая территория, все происходящее на которой можно было наблюдать – как в цирке – но нельзя было воспринимать без иронии. Даже «они» уже не относились серьезно к собственным ритуалам и почти не скрывали этого. «Они» принимали решения, от которых зависели судьбы миллионов «нас», и к этим решениям действительно не стоило относиться легкомысленно, но на их пропагандистскую упаковку можно было смотреть только иронически. Иными словами, сфера пропаганды, ритуала, говоря сегодняшним языком, виртуальная сфера, и обычная жизнь были разделены как бы непроницаемыми перегородками. «Мы» не участвовали в «их» играх.
А теперь прошу у постоянных читателей Информационного бюллетеня прощения, но я позволю себе привести две краткие цитаты из наших прошлых выпусков.
«В кабинете следователя стоял патефон... Когда следователь ударом в челюсть сбил Николая на пол и топтал его сапогами, на патефоне крутилась пластинка с веселой песенкой – фокстротом».
Позднее для воздействия на арестанта следователь использовал угрозу: «Будете раскалываться или я снова включу музыку».
Это воспоминание узника фильтрационного лагеря о 1944 годе.
А вот воспоминание другого узника «фильтра», но уже о 1999:
«Он один раз попросил, чтоб ему рану зашили. Они избили его, били по этой ране, сделали ее больше. После приезда какой-то комиссии в Чернокозово включают после 10 музыку (группа «Руки вверх»), чтоб в округе не было слышно криков людей. С тех пор эту «Руки вверх» я слышать не могу».
Музыка используется, чтобы заглушить крики жертв... Именно эту – камуфлирующую – функцию и должен выполнять сегодня государственный гимн.
Те политики правого лагеря, которые прямо или косвенно поддержали войну, получили удобный но виртуальный повод продемонстрировать свою принципиальность.
Что еще хуже – тему подхватили даже те немногочисленные политики, организации и средства массовой информации, которые не боялись откровенно высказываться на чеченскую тему. Не буду перечислять многочисленные заявления демократических политиков, в которых возврат к советскому гимну подается как конец света – они все на слуху.
Скажу о другом. Не исключено, что стратегия, выбранная демократической оппозицией в данном вопросе – заведомо проигрышная. Пока она обсуждает виртуальные проблемы, власть говорит о реальных, скажем, об инвалидах, – и выигрывает схватку за общественное мнение.
А между тем вероятность того, что дискуссия о гимне – одно из тех средств, c помощью которых власть пытается заглушить звуки чеченской канонады, не стоит сбрасывать со счетов. По данным социологов (www.wciom.ru), впервые со дня начала второй чеченской войны число сторонников переговоров превысило число сторонников войны «до победного конца» (48 % к 45%).Конечно, разрыв в три процента находится в пределах социологической погрешности, но, даже если количество сторонников и противников войны только сравнялось – это знаменательный результат, ибо еще недавно численность первых превосходила численность последних в несколько раз.
Так ли важно, под какую музыку отрубают головы? Для «нас» важно, чтобы не рубили голов, а если рубят, то не все ли равно, делают это под аккомпанемент Бетховена, Глинки, Александрова или под «Хорста Весселя»? Что лучше заглушает стоны: фокстрот или группа «Руки вверх»? Не знаю, но мне все равно. Пусть «они» решают этот вопрос без меня.
В этом смысле бывший гимн СССР, возможно, является даже более подходящим, во-первых, потому, что он уже опробован в качестве музыкального аккомпанемента к репрессиям, во-вторых, он, говоря советским языком, отвечает требованию единства формы и содержания.
У Фомы Аквинского есть такой термин – «Дьявольская альтернатива». Дьявол протягивает тебе обе руки и говорит: «Выбирай!». Правильный выбор – отвергнуть обе руки.
Борис Кротов