Сон Ковалева

В книге Буковского «И возвращается ветер» поставлен нетривиальный вопрос: что подумают историки будущего, прочтя документы о голодовке зэков в знак протеста против того, что им перестали давать газеты? Не решат ли они, что заключенные жаждали читать советскую прессу?

По утверждению Буковского, газеты использовались только для того, чтобы стелить их на холодные и жесткие нары, но вряд ли об этом упомянет хотя бы один документ.

Рассказывая о музейных экспозициях, посвященных нашему прошлому, невольно спрашиваешь себя: а передают ли они дух времени? Не исчезла ли суть за описанием деталей, удалось ли отразить самое важное, ради чего, собственно, и создаются экспозиции, – то, как жили и что чувствовали люди описываемой эпохи. Не случайно одно из направлений современной исторической науки – школа анналов считает своим приоритетом изучение умонастроений людей.

Поэтому наряду с репортажем о музейной конференции в лагере Пермь–36 мы предлагаем материал, который, на наш взгляд, прекрасно дополняет то, о чем молчат экспонаты.

– Сначала три слова до рассказа о сне. Кажется, это было в 78-м году. Время было такое: несколько человек увезли и освободили – пятерых в обмен на двух якобы американских шпионов. Это были В.Залмансон, Б.Пенсон, А.Гинзбург, М.Дымшиц, Э.Кузнецов. Началась волна обменов, освобождений. Первым еще в 76-м году был обменен В.Буковский. Тогда же мне намекнули, что я следующий, теперь будут менять меня. У меня было свидание, не личное, а общее, когда мент сидит и слушает. И я сказал тогда очень продуманную короткую реплику: «Прошу никого не хлопотать о моем обмене. Я не хочу меняться, я не предмет. Если меня посадили несправедливо, пусть отпустят. Если они не могут переменить судебное решение, я буду знать, что я – жертва произвола, и буду сидеть. А менять меня не надо: я не деньги, я не махорка, я человек. Зачем меня менять?» Я очень напряженно это сказал, и эта проблематика надолго отпала. А тут внезапно увозят названных мною. Известно, что их освобождают в обмен на кого-то. И вдруг мне снится странный сон.

Широкое большое зеленое поле, никаких бетонных дорожек. Посредине поля стоит самолет. Рядом с ним – кресло. Большое, красивое, кожаное, и в нем очень красивая женщина средних лет с милым и добрым выражением лица. Я никогда ее не видел, но во сне я точно знаю, что это жена президента Картера. К самолету приставлен трап, и к нему выстроилась длинная очередь людей. Я никого из них не знаю, но по виду это все зэки: они в телогрейках, с мешками или с зэковскими чемоданами. Они стоят, плотно прижавшись друг к другу, и не то чтобы стараются выпихнуть кого-то из этой очереди, но просто по лицам, по их позам, по тому, как они плотно друг к другу стоят, видно, что это напряженная очередь, что они не хотят пустить никого лишнего. А на борту самолета, на его фюзеляже я вижу рисунок. Представьте себе молниеобразный рисунок: полоса, потом под острым углом она идет почти навстречу к себе, и снова острый угол. Это нарисовано краской, но полоса ведет себя очень странно: она, как стрелка у весов, колеблется, немножко качается, хотя она и нарисована: чуть-чуть то взбирается вверх, то опускается вниз. Она все время смещается в одну сторону. А там, куда она смещается, есть горизонтальная линия. Есть некоторый уровень, до которого она дойдет и, может быть, перейдет через него. Я задумчиво бреду по широкому зеленому полю, иду к очереди, подхожу к ее хвосту, вижу какие-то недовольные взгляды, и мне почему-то очень не хочется там стоять. И тогда я подхожу к этой грустно улыбающейся милой женщине и спрашиваю (разумеется, по-русски), и она (по-русски же) мне отвечает. Я говорю: «Скажите, эта черта – предел, граница вместимости самолета?» Она смотрит на меня, улыбается и отвечает: «К сожалению, да.»

Я ничего ей не ответил, повернулся, взял какую-то свою сумку, задумчиво побрел, и мне очень не захотелось становиться в очередь... Я пошел куда-то, далеко в сторону. И на этом проснулся.

Мне этот сон почему-то запомнился. Несколько раз я его вспоминал, усмехался, думал... И тут ко мне приехала на свидание жена, и нам дали сутки. Обычно во время свидания не наговоришься, все время говорим, вспоминаем... Вдруг я вспомнил этот сон и рассказал ей его так же подробно, как сейчас. Вижу, что у нее все время округляются глаза, и она спрашивает: «А когда тебе это приснилось?» Я точно вспомнить не могу, по-моему, это было в середине лета. Она усмехнулась: «Вот странно...» И рассказала мне следующее.

Тогда ей, Арине Гинзбург и, по-моему, Ире Валитовой, жене Юрия Орлова, какие-то советчики, ссылаясь на рекомендацию кого-то из американского посольства, настойчиво посоветовали обратиться к мадам Картер с письмом о тягостной судьбе их мужей и с просьбой попытаться облегчить их участь, вступиться за них. Эти женщины собирались и обсуждали, что им написать.

Потом возникли какие-то обстоятельства, по которым они отказались от этой идеи, и письмо не было написано.

Оказалось, что эти разговоры странным образом совпали с тем временем, когда мне приснился этот странный сон.

Сергей Ковалев

Ковалев Сергей Адамович, председатель Российского «Мемориала», правозащитник, депутат Государственной думы РФ.

Участник диссидентского движения, член Инициативной группы по защите прав человека в СССР, один из редакторов «Хроники текущих событий». 28 декабря 1974 года Ковалев был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде». Центральным пунктом обвинения было участие в издании «Хроники»; ему также инкриминировалось распространение «Архипелага ГУЛАГ» А.Солженицына. Общий срок – 10 лет: 5 лет лагерей строгого режима, 2 года тюремного заключения и 3 года ссылки на Колыме. Освободившись, Ковалев был вынужден поселиться в Калинине (ныне Тверь), так как возвратиться в Москву ему было запрещено (в 1987 году вернулся в Москву). Из 5 лет, отбытых в политлагере «Пермь–36», большую часть срока просидел в камерах штрафного изолятора. Именно там Сергею Адамовичу и приснился этот сон.


На фото: Сахаровский центр. В стенде выставки, посвященной лагерю «Пермь–36», отражается телеэкран. В кадре С.А. Ковалев, 2001 год; С.А.Ковалев в штрафном изоляторе лагеря «Пермь–36», ныне Мемориальный музей истории политических репрессий и тоталитаризма «Пермь–36», 2000 год.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.