МОСКОВСКАЯ ХЕЛЬСИНКСКАЯ ГРУППА
и с т о р и я с о з д а н и я

Когда создавалась Хельсинкская группа, Юрий Федорович Орлов наметил, кого пригласить в ее состав. Это были люди, уже имевшие опыт работы в правозащитном движении. Орлов пригласил меня в группу, и я дала согласие. Юрий Федорович сказал, что после того как он поговорит со всеми кандидатами, можно будет объявить о создании группы. Мы соберемся вместе и составим первый ее документ.

Я ждала, когда это произойдет. Прошла неделя, и вдруг мне говорят, что по радио объявили о создании какой-то группы, и что создал ее Орлов. Но мы же не собирались еще.

Оказалось, когда Орлов готовил группу, он получил повестку на 12 мая в КГБ. Он решил, что про группу уже стало известно, и из-за этого его вызывают. Надо было объявить о создании группы до того, как они предупредят, чтобы ее не объявляли.

Поэтому Юрий Федорович сразу пошел к Сахарову и предложил стать ее руководителем. Но Андрей Дмитриевич сказал, что он не групповой человек, и поэтому решил в нее не входить.

Но в группу вошли и Елена Георгиевна Боннэр, и Алик Гинзбург, бывший в то время секретарем Сахарова.

Юрий Федорович сказал Сахарову о вызове в КГБ и о том, что надо скорее объявить о группе. Сахаров быстро обзвонил нескольких корреспондентов, и Орлов зачитал им декларацию о создании группы и список ее членов с адресами тех, с кем он уже договорился. А вот собраться нам так и не удалось.

В декларации группы говорилось, что мы собираемся следить за соблюдением гуманитарных статей Хельсинкских соглашений на территории СССР и информировать о нарушениях все подписавшие соглашения страны – правительства и общественность. Что мы и делали.

Документы отправляла я. Каждый документ печатала в 35 экземплярах и отправляла их в посольства всех 35 стран и в канцелярию Брежнева. Все отправления посылала с уведомлением о вручении. Из канцелярии Брежнева аккуратно приходил ответ, что они получили, но из посольств ни разу. Я сказала, что незачем рассылать документы в посольства, потому что все равно ничего не доходит. На одной из пресс-конференций мы выступили с сообщением, что впредь не будем рассылать документы, а будем искать другие пути передачи наших материалов. Мы стали отдавать их корреспондентам, дипломатам, туристам, в общем, передавали всеми способами.

Конгресс США принял закон о создании Комиссии по безопасности и сотрудничеству в Европе. Документы, которые поступали в эту комиссию от нас, они переводили на английский и рассылали во все страны. Они нам очень помогли. Сами мы этой работы не могли бы наладить.

Первым председателем этой Хельсинкской комиссии был Данте Фассел. Его, к сожалению, уже нет в живых. Данте Фассел прислал Юрию Федоровичу письмо о том, что они очень хотели бы сотрудничать с нами, и что очень интересуются нашими документами и готовы оказать всякую помощь.

Это письмо у Орлова при обыске забрали, и оно стало одним из пунктов обвинений, когда он был арестован. На суде даже было высказано мнение, что он работает на ЦРУ. Хотя Хельсинкские соглашения подписаны Советским Союзом, это письмо Данте Фассел было приобщено к делу как доказательство изменнической антигосударственной деятельности Орлова.

Члены – основатели группы были названы в первом документе. А когда мы кооптировали новых, обязательно сообщали об этом на пресс-конференции. Это делалось публично, чтобы было известно, кто действительно член группы. Человек должен был официально заявить, что он является членом группы и сообщить свой адрес, чтобы легализовать свое участие.

У нас было соглашение, что каждый документ недолжны подписывать все члены группы, а только те, кто с этим документом согласны. Если какой-то документ тебе не нравится, ты можешь его не подписывать и тогда никакой ответственности за него не несешь.

Но главное, всегда все делалось в спешке, потому что, во-первых, условия действительно были очень тяжелые, а во-вторых, организованность – не самое развитое у русских людей качество. Если посмотреть документы группы, то видно, что почти под всеми стоит всего несколько подписей. Такого документа, который подписали бы все члены группы, не было. Но не из-за того, что всегда были не согласные, а скорее из-за постоянной спешки.

Документы появлялись так: кто-то из членов группы говорил Юрию Федоровичу, что предлагает выпустить некий документ. Тот одобряет. Предложивший пишет сам, потом документ попадает ко мне, я при необходимости редактирую, после чего документ обязательно читает Юрий Федорович, потому что я не была уверена, что на 100% ощущаю дух и букву Хельсинкских соглашений. Окончательное решение принимал всегда Юрий Федорович.

Я не помню, чтобы он хоть раз отверг предлагаемый документ. Были случаи, когда он предлагал какие-то поправки. Все было неформально. Благодаря необыкновенному в этом отношении таланту Юрия Федоровича у нас не было не толькоссор и споров, но даже никаких недоразумений. Все нормально работали. Может быть, еще сближало сознание, что нас посадят всех вместе.

Обыски у нас у всех, разумеется, были. 5 января 1977 года прошли обыски у меня, у Орлова и у Гинзбурга одновременно.

Я утром готовила завтрак, открыла дверь, чтобы что-то высыпать в мусоропровод, и в этот момент ввалилось человек восемь. Начался обыск. Ко мне должен был прийти Толя Щаранский, – он давал уроки английского моему мужу. Пришел он и Лида Воронина, позвонили, им открыли, впустили и больше не выпускали. Правда, их не обыскивали, карманы не выворачивали. Просто не выпускали, чтобы не стало известно об обыске. Потом через некоторое время пришел Валентин Турчин. Ему дверь не открыли, и он прокричал через дверь, что у Орлова и у Гинзбурга обыски. Турчин стал обзванивать всех, чтобы сообщить об этом. У нас было такое правило – мы старались прийти на обыск, во-первых, для того, чтобы морально поддержать, а во-вторых, бывало, что в конце обыска предъявляли ордер на арест и уводили хозяина. Вот мы и приходили, чтобы не из пустой квартиры человека забирали и чтобы люди знали об аресте. Владимир Слепак узнал про обыск и решил тоже прийти. Но как он пришел! Он взял с собой чемодан. Звонок в дверь, открывают. Стоит человек с чемоданом. (Он вообще не должен был приходить, а тем более с чемоданом). Они открывают чемодан, чемодан пустой. Он говорит: «Люда просила меня принести ей чемодан». Это была неправда. Он так сказал, чтобы посмотреть на разочарование у них на физиономиях. Материалов у меня было много. В моих руках была, можно сказать, канцелярия Хельсинкской группы, потому что я была ответственной за то, чтобы каждый документ был напечатан в нужном количестве экземпляров. Будучи профессиональным редактором, я редактировала документы, потом сама печатала, или организовывала перепечатку. Я была как бы редактор-организатор. Поэтому у меня все документы группы были дома. Но у меня еще была обязанность, о которой я никого не оповещала – сохранить архив группы. Как только какой-то документ был напечатан, я уносила его к своей подруге Аде Никольской. И если за мной следили, то никому в голову не приходило связать мои посещения Ады с деятельностью группы, так как Никольская не была ее членом. У Ады под кроватью стоял чемодан, в который я и складывала документы. Иной раз вечером уже кончишь печатать документ, темно, дождь, устала, спать хочется, нет, думаю, надо встать и сбегать к Аде, потому что утром могут прийти с обыском.

Я себе в этом отношении пощады не давала. У меня ключ был от ее квартиры, я заходила, прятала документ в чемодан и уходила. Это не вызывало подозрений, потому что она ко мне тоже так приходила.

Во время обыска документы запихивали в мешок без всякой описи. Это меня очень насторожило, потому что потом они могут подложить что-то и сказать, что это было у меня. Я протестовала против изъятия без описи, но они на мои протесты не обращали никакого внимания. Я попросила моих друзей выйти из комнаты, потому что не хотела присутствовать при незаконно проводящемся обыске. Мы все пошли на кухню, сварили картошку, поели и почему-то ужасно развеселились. Они заглянут на кухню и выйдут. И так несколько раз.

У Юрия Федоровича Орлова тоже утром раздался стук в дверь, он «сова» – работает по ночам, а потом допоздна спит. К ним пришли, когда они еще спали. Уже по стуку поняли, кто явился с визитом. Раздалось: «Открывайте, милиция». Они не открыли, а наоборот, закрыли и двери в комнаты на ключ и стали жечь бумаги, которые не стоило показывать. Пришедшие стали ломать дверь, а когда сломали, Орловы уже спокойно сидели, только в воздухе пахло горелым.

А у меня в это время жила мама. На этом обыске она получила «боевое крещение». Она молодец – вела себя совершенно спокойно, хотя и была членом партии и абсолютно советским человеком. Обысков было много. А к осени 1982 года большинство членов группы посадили.

В сентябре 1982 года группа заявила о своем роспуске. К этому времени оставались на свободе в Москве трое: Елена Боннэр, Наум Мейман и Софья Каллистратова. Большинство посадили, некоторые уехали. На Каллистратову завели уголовное дело по 190-й статье.

У нее был обыск. Если бы ее арестовали, была бы трагедия, она очень больная женщина. Она умерла бы через неделю после ареста. Люся Боннэр сказала, что если Софью Васильевну арестуют, останется два человека, а это уже не группа. Новых мы не могли приглашать: было очевидно, что вступление в группу означает арест. Предложения были, люди хотели вступить в группу, но мы им отказывали, не желая новых арестов.

Поэтому Люся сказала Мейману и Каллистратовой, что надо заявить о самороспуске группы, это спасет от ареста.

Мейман был категорически против роспуска группы, считая, что пусть лучше всех пересажают, но нельзя поднимать белый флаг. За год до смерти (он умер в мае 2001 года) Мейман приезжал в Москву, и я с ним виделась. Он говорил о том, что случилось тогда, с возмущением, по-прежнему считая, что нельзя было распускать группу. Так что не все было просто. Конечно, врагу не сдается наш гордый «Варяг». Но речь шла о человеческой жизни. Для Московской Хельсинкской группы не могло быть другого решения, и она не запятнала себя ничем.

Людмила Алексеева,
председатель МХГ

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.