Письма мертвого солдата

Рядовой срочной службы Евгений Ширшов погиб 15 января. Он из Подмосковья, служил в Новочеркасске, в/ч 3656 А, рота разведки внутренних войск. …Евгений договорился с родителями: если станут бить и издеваться, он будет подписывать свои письма фамилией: «Ширшов». До декабря прошлого года письма от него приходили без подписи. Письма от 17 и 30 декабря пришли почему-то одновременно, под ними Евгений поставил свою фамилию. Телеграмму о смерти сына родители получили 15 января. 19 января цинковый гроб с телом Евгения прибыл в Москву. Гроб был запаян, к нему прилагалось «Врачебное свидетельство о смерти № 8». На первой странице свидетельства значится: «Род смерти не установлен». На второй, в графе «Непосредственная причина смерти», написано: «Острая сердечно-сосудистая недостаточность». Заключение подписано судмедэкспертом судебно-медицинской лаборатории Северо-Кавказского военного округа А.Л.Фандеевым. В течение недели Ширшовы настаивали на проведении повторной экспертизы. Наконец, через 9 дней после смерти сына они решили его похоронить. Накануне похорон по просьбе родителей Евгения медицинский работник в присутствии более чем тридцати свидетелей осмотрел тело покойного. Результаты осмотра изложены в нескольких строчках: «Я, Зайцева Татьяна Валерьевна, имеющая среднее медицинское образование, в присутствии свидетелей (нижеподписавшихся) произвела осмотр тела Ширшова Евгения Викторовича и обнаружила следы побоев: разбиты губы, нижняя губа опухла с синими разводами; в области левого и правого висков обнаружены следы ударов в виде сине-зеленых пятен; разбит лоб; левое ухо разбито, часть ушной раковины отсутствует и залеплена гримом; с левой стороны под глазом прослеживается синяк желто-синего цвета, который также замазан гримом». Не исключено, что «острая сердечно-сосудистая недостаточность» могла явиться следствием побоев… Похоже, однако, что причины смерти Евгения Ширшова кроются совсем в другом. Уже после гибели Жени его родители и любимая девушка получили от него три письма… Вот фрагменты из этих писем: «В последнее время мне стала нравиться тактика, особенно ночная: бегаем ночью по нашему городку, как дураки, и захватываем все, что на дороге попадется. Вот такие мы боевики. Я могу сказать, что, наверное, самая большая неприятность города Новочеркас- ска — это 48-й полк. Потому что почти вся разведка и спецназ крутится в криминале. И меня занесло туда же, как бы не залететь». «Я недавно был посвящен в эти дела. Вся разведка и спецназ нашего полка — это большая ”бизнесменская” компания. Занимаются они продажей и куплей ворованных вещей и тачек, держат два ресторана и серию палаток и баров. Недавно затянули меня туда. Сейчас гашусь по нарядам, подальше от этих дел. Вещей мы продали много, из нас сделали команду исполнителей. За полтора часа мы продали 3 машины — два ”Жигуля” и Тойоту”. …Об этой бизнес-компании я даже говорить не хочу. Ты бы знала, сколько нервов я потрепал»… Я не знаю, погиб ли рядовой Евгений Ширшов в результате сердеч-но-сосудистой недостаточности, трагической случайности или же потому, что он не захотел больше участвовать в «делах» своей части. Разобраться в этом должна военная прокуратура. Но если то, о чем Евгений писал в своих предсмертных письмах, — правда, рискну предположить: «операции» с коммерческими палатками, барами и «Тойотами» вряд ли возможны втайне от командования части 3656…

Марк Дейч. «Московский комсомолец», 3 февраля 1998 года

«Голубой» гарем

Звонят из Южно-Сахалинска: «У нас скандал! Арестованы замполит батальона и депутат районного собрания Курильска, оба – с острова Итуруп. Обвиняются в изнасиловании двадцати военнослужащих. А всего жертв было вместе с теми, кто демобилизовался, наверное, человек пятьдесят. Нынче, сразу после 23 февраля, батальон уменьшился на 20 солдат – вслед за замполитом Годиловым и депутатом Кострюком их вывезли в Южно-Сахалинск. Это те самые 20, что рискнули написать на имя своего нового командира, капитана Чубко, объяснительные, из которых следовало невероятное: замполит и его друг-депутат имели солдат, как шейхи – гаремы. С той лишь разницей, что гарем в поселке Китовом был «голубым». Эти объяснительные, ставшие основанием для возбуждения уголовного дела, без омерзения читать невозможно. Рядовой В.: «Уже после отбоя майор Годилов прислал ко мне рядового С. и приказал явиться к нему на индивидуальное занятие в клуб. После беседы об уставе сказал: ”Снимай штаны”. Я спросил: ”Зачем?” Он объяснил, что все в конце концов соглашаются. Т., например, легко согласился. Я сказал: ”Не могу. Я покончу жизнь самоубийством”. Он стал меня бить всем, что попадалось ему под руку. Я обмяк, как мешок. Он приказал мне опереться о стол. Потом я увидел лезвие, схватил и попытался вскрыть себе вены. Он снова стал меня бить. Я защищался и сумел схватить его за шею. Он упросил отпустить, сказал: ”Я больше не буду”. Но в ноябре опять стал ко мне приставать». Рядовой А.. «Сначала он обещал ”крышу”, потом запугивал, что доложит начальству о моем дисциплинарном проступке и меня посадят. Надел на меня наручники и изнасиловал»... Как сказали в военной прокуратуре Курильского гарнизона, Годилов методично насиловал солдат все последние годы. Уж и правда, не оговор ли все это? – Да какой там оговор... – мы сидим с комбатом Денисом Чубко у него дома и пробуем говорить на неудобную тему. Денис сменил своего предшественника Стахурского в июле прошлого года. Пару месяцев личный состав, новый командир и зам. по воспитанию приглядывались друг к другу. Выяснилось, что солдаты жаловались на Годилова и до Чубко, но все их жалобы ходили по кругу и возвращались на разбор... к самому маньяку – замполиту… Следствие идет полтора месяца, уже наработано семь томов. Прокурор Курильского гарнизона Андрей Пономарев делает первые выводы: – Обвиняемые – неординарные люди, считающие себя вторыми после Бога, и, значит, могут себе позволить то, что не можем позволить себе мы, простые серые мыши.

И, помолчав: – Вы думаете, так просто было дать санкцию на арест? Да я, может, тем самым своей карьере приговор подписал. Страшно представить, что будет, если дело Годилова–Кострюка рассыплют в суде. Что тогда ждет 20 зашуганных, но отважившихся на показания (спасибо комбату Чубко) пареньков и их разлетевшихся по великой стране собратьев по несчастью? По просьбе прокуратуры фамилии подследственных изменены.

Наталья Островская. «Комсомольская правда», 10 марта 2000 года

«У нас праздник, а у вас есть еще один сын»

Саша Левкин был призван 27 апреля 1999 года. После учебки попал в в/ч № 64571. Сначала ход его службы не вызывал у матери беспокойства. «Объективные трудности», по его словам, были. Заключались они в том, что старослужащие вменили ему в обязанность класть им под подушки сигареты и конфеты, на что, разумеется, нужны были деньги. В августе он срочно запросил 100 рублей – на форму, так как ему не в чем выйти и он получает замечания по внешнему виду. Что случилось, куда делась форма? Ответил, что украли. Мама деньги выслала. Саша их не получил. Выслала еще столько же. Опять не получил. Во время разговора об этом по телефону мать обратила внимание на то, что сын шепелявит. Спросила. Он ответил, что некий Ярославцев выбил ему зубы. Тогда Раиса Яковлевна выслала на имя помощника командира части по фамилии Жук еще 50 рублей и в письме объяснила ситуацию с формой. Тут же от Саши пришло письмо. «Мама, спасибо за 250 рублей, только, пожалуйста, больше не пиши командирам». Саши не стало через неделю. 4 сентября Раиса Яковлевна позвонила в часть. Ей сказали, что 1 сентября ее сын покинул расположение части. 6 сентября мать приехала в часть, чтобы узнать, что случилось. Никакой поддержки и содействия в поисках сына от командования части она не получила. Прошло 8 месяцев, в течение которых командование части настойчиво убеждало мать в том, что ее сын самовольно покинул расположение воинской части. А потом в люке с водой нашли тело Саши. Рядом с люком якобы нашли ремень, на котором, прежде чем оказаться в люке, Саша якобы повесился. Следствие велось втайне от матери. На ее вопросы не отвечали. Мать же интересовало, как мог мальчик сам и повеситься, и опуститься в люк с водой? И почему, если рядом с люком лежал ремень, его не нашли сразу, 8 месяцев назад?

Из письма Раисы Яковлевны Левкиной.

«5 мая, когда привезли гроб с телом, майор Л. (в нетрезвом состоянии) передал мне документы, где неверно была указана дата рождения. На вопрос, как так получилось, он ответил: ”Мы так торопились, да и нас поймите – у нас праздник, а у вас есть еще один сын”. Сгребли (по-другому не скажешь) все документы и деньги, собранные офицерами части, и зарплату сына и уехали. Больше ни денег, ни документов я не видела. 8 августа 2000 года меня уведомил помощник военного прокурора 57-й военной прокуратуры майор юстиции Швидкой, что уголовное дело по факту смерти моего сына Левкина А.Ю. прекращено за отсутствием события преступления».

По пресс-релизу Фонда «Право Матери» № 46 /419 8 июня 2001 года

Мичман «строит» полковника

У мичмана Юрия Барышева конфликт тянется еще с 1997 года. Начался он с того, что пропали деньги у другого мичмана, Карагодина, по заявлению которого выходило, что деньги эти, 400 тысяч неденоминированных рублей, у него украли матросы. Вскоре с подозреваемых 4 матросов мичман Карагодин, посовещавшись с майором Лутченко, собрали пропавшую сумму. Матросы возмутились и обратились к мичману Барышеву, известному тем, что он человек непьющий. Самому Барышеву по субординации такие расследования вести не положено, и он обратился к командиру 383 ИМТГ (испытательная минно-торпедная группа) Иванову с тем, чтобы тот разобрался в ситуации и помог возвратить матросам незаконно отобранные деньги. Эффект получился обратный – сам Барышев лишился денежного вознаграждения. Это его, разумеется, задело, и он не смолчал. В результате денежные «штрафы» в виде лишения квартальных премий шли весь год. Затем, вместо очередного отпуска, по настоянию командира, мичмана отправили в длительную командировку на неопределенное время. Денежные санкции продолжались вперемежку с благодарностями за несение службы. Из письма Барышева в редакцию: «В ноябре 1998 года состоялось общее собрание военнослужащих, на котором Иванов обозвал меня психически ненормальным и допустил другие оскорбительные выражения в мой адрес в присутствии офицеров и мичманов». После этого собрания вокруг Барышева образовался «круг позора», и мичман кинулся защищаться сразу и в народный, и военный суд ТОФ. В гражданском суде отказали – не подсудно, а в военном суде – молчали. В результате обращения в прокуратуру на бездействие судов и рапорта на имя командующего ТОФ квартальные премии возвратили, но без компенсации за девальвацию в августе 1998 года. Бой командира и мичмана был яростным. Оба многому научились: мичман слал иски в суд, письма в Госдуму, председателю правительства и в редакции газет, а командир все это рикошетом возвращал ему лишением выходных и командировками, более похожими на ссылку. Но мичман был настойчив, и 21–22 октября 1999 года состоялся все-таки суд владивостокского гарнизона, на котором было вынесено решение об отказе в возбуждении дела. После суда командир в/ч 99796 Долгих подписывает 27 октября направление на освидетельствование у психиатра мичмана Барышева на предмет годности к военной службе. Начальник госпиталя ТОФ дал устное «добро», но ВРИО начмеда госпиталя полковник Половов назвал все действия должностных лиц произволом и направил Барышева в поликлинику проходить ВВК.

Из заявлений и писем Барышева.

«Осенью 1994 года, находясь в командировке в в/ч 10469 на приготовлении торпед изд. 243, из-за пьянства с мичманом Карагодиным, мичман Хасанов, не контролируя себя, пытался отсоединить воздушный трубопровод под давлением 200 кг/см. Вовремя среагировав на скулеж матросов, я успел предотвратить ЧП...» «В мае 1999 г. старший офицер, будучи в пьяном состоянии, избил матросов, находящихся на гауптвахте, причинив им серьезный физический вред. Майор Беликов А.В. своевременно докладывал об этом коменданту гарнизона Афанасьеву, а также адмиралам Чиркову и Рассказову. Но ими этот факт был скрыт. А с майором Беликовым, помощником военного коменданта, стали сводить счеты. Его дважды направляли на освидетельствование к психиатрам 121 поликлиники ТОФ и госпиталя ТОФ, которые он благополучно прошел. 26 ноября с.г. я заступил начальником патруля в помощники майору Беликову А.В., который на морозе, при штормовом ветре, стоял при тросе и пропускал автомашины на автостоянку в соответствии с распоряжением полковника Афанасьева, который назвал это акцией ”Антитеррор”...» «В апреле 1999 г. на ТОФе проводился месячник по безопасности службы: ...ВОСЕМНАДЦАТЬ трупов за апрель!!?...» В 2000 г. встал вопрос о дальнейшем прохождении службы или досрочном увольнении Барышева в запас уже по несоблюдению условий контракта... Корр.: Кто-то на вашей стороне из сослуживцев выступает? Барышев: – Нет.

Надежда Алисимчик. «Арсеньевские вести», 4–10 февраля 2000 года