Заложники государственной политики

Светлана Алексеевна Ганнушкина, председатель Региональной общественной организации "Гражданское содействие", руководитель программы "Миграция и право", член совета ПЦ "Мемориал", член Комиссии по правам человека при президенте РФ. В составе международной рабочей группы с 1989 года занимается освобождением пленных и заложников и поиском пропавших
(http://kavkaz.memo.ru/bookslink/books/id/575847.html).

Увеличенное изображение
Светлана Ганнушкина. Фото из архива редакции "Мемориала".

Как возникает механизм купли-продажи? Когда разгорелся азербайджано-армянский конфликт, и с одной, и с другой стороны брали пленных, появились без вести пропавшие. Их некому было искать, кроме родных и близких. Некоторым это удавалось. В ходе поиска родственник пропавшего становился обладателем ценной информации. Сотрудник милиции иногда мог задействовать свои старые связи. Естественно, что к нему приходил сосед, у которого не было таких возможностей, и просил помочь найти сына. Так появляются посредники. На поиски нужны средства, семью посредника должен кто-то содержать во время поиска. Семья разыскиваемого дает денег и на дорогу, и на семью, а в случае успешного исхода дела готова на самую щедрую благодарность. И посреднику становится ясно, что это выгодный бизнес. Так люди становятся торговцами. Поначалу пленных содержали в местах заключения или специально отведенных для этого местах. И обменом занимались организованно. Потом стороны стали выдвигать условия: найдите такого-то, тогда отдадим двух, а иногда и двадцать. Значит, нужно иметь обменный материал. Люди, у которых пропали близкие, приходили к тем, кто сражался и брал пленных, и говорили: "Дайте нам человека. Мы узнаем, кто его родители, выйдем на связь и попробуем его обменять". Те выдавали им человека и вскоре научились брать деньги со своих же собственных сограждан, которые частным образом вели розыск и совершали обмен. Заложник становился товаром. Все эти нелегальные взаимоотношения, связи между сторонами возникали потому, что власти не занимались этим, поскольку их роль в конфликте была им самим непонятна. В это время списки без вести пропавших передавались через третьих лиц. Одним из них была я. В мой дом приносили списки и забирали их члены нарождающихся в Азербайджане и Армении неправительственных организаций, с которыми мы сотрудничаем до сих пор. Иногда и встречались у меня в доме и дружно ругали Россию, обвиняя во всех бедах "старшего брата". Я это называю "комплексом младшего брата".

Наконец распался Советский Союз, и новым властям стало ясно, что этот конфликт надолго, и проблемой пленных надо заниматься государству. Почти одновременно возникают комиссии и рабочие группы при правительствах обеих сторон (можно сказать, трех сторон, поскольку Карабах действовал самостоятельно) по пленным и заложникам и даются одинаковые распоряжения: всех собрать в одном месте. В Азербайджане недалеко от Баку в Габустане была колония, куда всех свезли. На первом списке пропавших без вести, с которым начали работать в МНБ Азербайджана, по словам руководителя рабочей группы Тамары Мамедовой, было написано: "получено от Ганнушкиной".

В 1994 году прекратились военные действия, и произошло несколько больших обменов "всех на всех". В этом большое участие принимала Минская группа ОВСЕ и наш министр иностранных дел Примаков. Но всех не возвратили и еще остались заложники (теперь их уже нельзя было называть пленными) в частных руках.

Заложниками становились не только пленные бойцы. Людей ловили, чтобы потом продать, криминальные группы. Мирных жителей близ границы захватывали военные и открывали собственный бизнес. Часто в заложники попадали солдаты, бежавшие от дедовщины и случайно оказавшиеся на чужой территории, граница-то близко и она не маркирована. В 1996 году. мы образовали маленькую международную организацию под названием Международная рабочая группа по освобождению пленных и поиску без вести пропавших в зоне карабахского конфликта. В нее входит всего три человека Бернхард Клазен, Паата Закареишвили и я, в регионе работают три сотрудника – в Баку, Степанакерте и Ереване. Мы посещаем задержанных.

В тюрьмах молодые ребята, которые без суда и следствия проводят там лучшие годы своей жизни, когда мы приезжаем, смотрят на нас с надеждой. Раз за разом видеть вопрос в их глазах и чувствовать себя обманщиком не легко. В 1998 году их было 14 человек с обеих сторон, но удалось общими усилиями добиться их освобождения. Именно освобождения, а не обмена. Заложникам нужна наша помощь и после освобождения. Нам приходится защищать их права уже на их собственной родине. После плена, заложничества они часто слышат в свой адрес упреки в предательстве (за то, что они остались живы). Их подвергают бесконечным допросам. Бывает, возвращают обратно в часть, откуда человек бежал, спасаясь от мучений, и попал сначала в пленные, а потом в заложники. Устроиться на работу не помогают, реабилитации психологической нет или почти нет. Видимо, это логика войны. Наши сотрудники на местах стараются помочь бывшим подопечным интегрироваться.

Сейчас время от времени появляются сведения о новых пропавших и задержанных. Тогда надо проверить информацию, попробовать установить место содержания заложника, а когда его забирает МНБ, где ему следует находиться с самого начала, договориться о его освобождении. Комиссии по заложникам занимаются поисками заложников на своей стороне. Они должны искать тех, кого держат в заложниках частные лица или воинские подразделения. Но они хотят заниматься своими, а не чужими гражданами. Все время распространяются слухи о том, на противоположной стороне задерживают тысячи "наших", которых используют как рабов. Ведь вернулись немногие, а кто считал убитых? Война-то необъявленная. Мы проверяем мифы о тысячах заложников-рабов. Миф первый: в Спитаке на строительстве работают тысячи азербайджанцев. Мы приезжаем и видим, что, к сожалению, нищая Армения вообще не восстанавливает Спитак, и работать там негде. Миф второй: на каменоломнях недалеко от Баку работают как рабы армяне. Приезжаем, а нам говорят: да кто сюда пустит армянина на такую выгодную работу? Все эти истории оказываются вымыслом.

К сожалению, государство использует институт заложничества в политических целях: поддерживаются слухи о невероятном количестве заложников у противоположной стороны, чтобы вызвать к ней ненависть, которую путают с патриотизмом. И никто не думает о родителях, которые благодаря этому начинают верить, что их дети живы, они в плену и их там ежеминутно терзают. И зачем же тогда отпускать тех, кого мы захватили, пусть они тоже сидят? Таким образом создается общественное мнение против освобождения заложников и пленных. Снова разжигается конфликт.

Работает механизм управления и манипулирования людьми. Люди на Кавказе жили рядом столетиями, они привыкли друг к другу, посмеивались друг над другом, иронизировали, иногда раздражались – все, как в семье, но они были нужны друг другу. В Баку можно было услышать: "Вот армяне уехали, не у кого теперь брюки сшить, парикмахеров нет", потому что это был исконный армянский промысел. А в Ереване говорили: "Теперь овощи купить не у кого", потому что выращивали овощи в Армении традиционно азербайджанцы, и ереванский рынок был исключительно азербайджанским. Никого это не задевало, наоборот. Этим гордились: мы торговать не любим.

Развитие заложничества во время межэтнического конфликта почти неизбежный процесс, в частности, этим страшна гражданская война. Оно приводит к похищению людей, торговле ими, вымогательству, превращается в бизнес. А начинается с попытки вернуть своих сыновей. Один из последних заложников, кого я видела, когда уже государство этого человека забрало у частного лица, находился в Габустане. Тридцати пятилетний Давид был призван на сборы, с этих сборов его отправили на фронт, и он тут же попал в плен. Его выкупил азербайджанец Б-ов, который искал своего сына. Вначале, пока на это были деньги, содержал пленника под охраной, а потом отправил в деревню к родителям. С самого начала они заключили соглашение: заложник обещал не бежать, а Б-ов обещал, если только узнает, что его сын мертв, отпустить Давида. Пять лет Давид пробыл в заложниках, потом Б-ов передал его властям. Мы встретились с Давидом в Габустане, он рассказал, что Б-ов выкупил его у военных, которые хотели отрубить ему пальцы. Давид называл его "дядя Гамлет" и говорил, тот спас ему жизнь. В тот же день в приемной общественной организации мы встретили Б-ова. Как он радовался, что Давид на него не жалуется! Он сказал нам: "Как я мог обидеть Давида? Я думал: вот ему дам поесть, может, кусок хлеба и моему сыну там дадут. Если бы не то, что это может моему сыну повредить, я бы ему в Габустан передачи носил". И уже после освобождения, когда мы встретились в Ереване с Давидом и его женой, они просили передать дяде Гамлету, что всю жизнь будет помнить, что он спас жизнь Давиду. А сына Б-ов так и не дождался, ему звонили, врали, что сын найден, вымогали деньги, давали фальшивые адреса, где тот якобы содержится...Б-ов ждет сына и ищет его и сейчас. В этом очень много трагедии, и не всегда все однозначно. Если эти люди встретятся когда-нибудь – тот, кто сидел в заложниках, и тот, кто его держал в заложниках, – они обнимут друг друга, потому что жертвы и тот, и другой.

Как сплетаются судьбы! Я встретила в Ереване в следственном изоляторе Министерства национальной безопасности медсестру, на которую пленники буквально молились, она армянка, беженка из Баку, знает азербайджанский. Медсестра прекрасно понимала, что эти ребята не отвечают за то, что ее выгнали из Баку, она им сочувствовала, и они ее называли "тетя", как это у них принято. Все они пострадали, и им нечего делить. Матери заложников и с той и с другой стороны рвутся встретиться, всегда надеются, что мать с той стороны поможет найти ее сына. Мы много раз устраивали встречи, на которых они сидят рядом и плачут. Была и такая история: взяли в заложники детей из одного села на обмен и раздали по семьям. Этими детьми занимались неправительственные организации. Наконец детей освобождают. Но одна маленькая девочка, которую взяли в заложницы, когда ей двух лет не было, не идет к родной матери, она к новой маме привыкла. Расставаясь, обе женщины клялись друг другу в верности на всю жизнь: мы теперь породнились, в любое время мой дом – твой дом. И настоящая мать благодарила приемную за то, что так хорошо содержали девочку.

Но есть и другие примеры. Взяли в семью как заложника 19-летнего мальчишку пленного с целью обмена, а вернули искалеченный труп, потому что их сын был, как выяснилось, убит в бою. А мальчишка только что, 10 дней назад, вернулся из армии, служил на востоке и понятия не имел о том, что на его родине в Карабахе настоящая война.

"Для одних война – для других мать родна". Торговля людьми, нажива, создание рабочих мест для президентов.

Люди становятся заложниками политики. Вот мы договорились о совместном освобождении – не "всех на всех", а без всяких "на", просто об освобождении всех одновременно. (Мы слово "обмен" не употребляем: нельзя людей менять.) Договорились о поисковой работе. Но вдруг власти теряют к ней интерес. Почему? Перед выборами власти начинают заниматься агитацией и пропагандой, восстанавливают образ врага, их интерес к нашей работе пропадает. Если политикам нечего предложить своему народу, они используют этот, так называемый "патриотизм", замешанный не на любви, а на ненависти. И люди попадаются на эту удочку. Мудрый политик должен понимать, что ксенофобия свойственна человеку, и сознательно отказаться от ее использования в целях управления. А политикам очень соблазнительно и даже естественно манипулировать этим.

Светлана Ганнушкина

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.