Заложничество на Кавказе в конце 90-х: исторические корни

В статье с таким заголовком следовало бы описать два источника этого явления. Во-первых, традиции заложничества на Кавказе — от войн последних веков до "домашнего рабства" 90-х. Во-вторых, советские традиции — начиная с "красного террора" до современной практики и армейских наставлений по использованию "живого щита" (вплоть до недавних демонстраций тренировок наших "миротворцев"). Это соображения, очевидные для всех (хотя многие и станут их отрицать), именно поэтому мы их далее касаться не будем. Кроме того, они слишком общи, чтобы помочь ответить на вопрос: почему с 1997 года начался массовый захват гражданских заложников в Чечне?

Да, накануне войны захватывали заложников и в самой Чечне. Яндарбиев в своих мемуарах пишет, что до 1994 года подобная практика использовалась для самофинансирования Департамента госбезопасности. Отряды Радуева и других перед боями в Гудермесе и налетом на Кизляр были профинансированы за счет выкупа одного из бизнесменов, посредничавшего на "восстановлении" Чечни. Но каким образом это явление приобрело столь широкий масштаб? Менее очевидно то, что события последних 10 лет на Кавказе выстраиваются в единую картину, со взаимным влиянием, с одними и теми же участниками, со схожей логикой событий. Пример: в Нагорном Карабахе в 1990–1991 годов "федеральные" (союзные) силы и ОМОН вели практику небесплатного освобождения задержанных армян. Летом 1991 году. начались захваты солдат внутренних войск – якобы в ответ. Неважно, насколько это утверждение соответствует истине — зато психологически оно служит достаточным обоснованием для таких действий. В конце того же года начались захваты заложников с обеих сторон. В ходе войны в 1992–1993 годах брали в плен и "федеральных" (российских) солдат из 7-й армии, воевавших на карабахской стороне.

В 1992–1993 годах в Карабахе воевали чеченские отряды, в том числе люди Басаева. Совершенно очевиден — но в силу очевидности упускается из рассмотрения — опыт самой чеченской войны 1994–1996 годах. Ниже я буду говорить только о действиях федеральной стороны — мы, как граждане России, должны извлечь урок из собственных ошибок.

Можно выделить три типа причин. Сознательные, "политические" решения и их последствия. Бюрократические решения и их непредвиденные последствия. И наконец, логика событий, непонимание которой приводит к трагическим последствиям. Рассмотрим некоторые значимые факторы — вне их последовательности и относительной значимости. Первая группа обстоятельств связана с массовым задержанием в зоне конфликта гражданских лиц, которых родственники стремились найти и освободить. В зоне конфликта федеральные силы неизбирательно задерживали гражданских лиц. Сами такие задержания в условиях правовой неопределенности не имели достаточной законной основы. Задержанных содержали не в СИЗО, а в "сомнительных" или вообще незаконных местах (содержание задержанных в которых не предусмотрено законодательством). Легальный учет их не велся вовсе или велся крайне "небрежно". Неразбериха, неизбирательность и непрофессионализм в ходе следственных действий приводили к тому, что, хотя общее число задержанных значительно превысило объем списков "на задержание", поставленные задачи выполнены не были. Чеченское сопротивление не было подорвано, большая часть легально задержанных была отпущена "как ни в чем не виновные", а большинство нелегально задержанных после "форсированных вопросов" было подвергнуто внесудебным казням. В итоге небезосновательно сложилось мнение, что федеральные силы произвольно задерживают гражданских лиц. Вторая группа обстоятельств (это отдельный вопрос, находящийся вне нашего рассмотрения), — причины массового захвата силами чеченского сопротивления федеральных военнослужащих, породившие еще большее количество как пропавших без вести, так и разыскивавшихся.

Третья группа обстоятельств связана со статусом задержанных — как с одной, так и с другой стороны: стремление федерального руководства к выводу событий в Чечне из-под контроля российской законодательной власти и международных структур, а для этого — из контекста национального и международного права.

Чрезвычайное положение введено не было (ведь его должно было утверждать Федеральное собрание). Тем самым, как сказано выше, не были созданы легальные основания для массовых задержаний на территории Чечни, как и для других ограничений прав граждан. Квалификация происходящего как "разоружение бандформирований", а не конфликта — внутреннего или тем более международного — выводила события из контекста Женевских конвенций и Дополнительных протоколов к ним. Конечно, это помогало уклоняться от признания Ичкерии как стороны, с которой возможен диалог. Но тем самым уничтожались и основания требовать соблюдения статуса плененных военнослужащих и задержанных гражданских лиц. Захваченные чеченской стороной и насильственно удерживаемые российские военнослужащие могут рассматриваться как военнопленные, а условия их содержания — трактоваться с применением положений международного гуманитарного права лишь в случае, если происходящее в Чечне будет признано вооруженным конфликтом — международным либо немеждународным. В последнем случае чеченская сторона в конфликте, определяемая как "повстанческая", формально не принадлежит к числу Высоких договаривающихся сторон, ратифицировавших Женевские конвенции и Дополнительные протоколы к ним, но для нее, тем не менее, остается обязательным выполнение требований Статьи 3 (общей для всех конвенций).

Эта статья защищает лиц, которые непосредственно не принимали участие в военных действиях (гражданское население), и тех из состава военнослужащих обеих сторон, кто сложил оружие или перестал принимать участие в военных действиях вследствие болезни, ранения, задержания или по любой другой причине. В их отношении всегда и всюду запрещаются:

a) посягательство на жизнь и физическую неприкосновенность, в частности всякие виды убийств, увечья, жестокое обращение, пытки и истязания;

b) взятие заложников; <...>

d) осуждение и применение наказания без предварительного судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом. <...>

Эти положения имеют обязательный характер не только в качестве нормы международного договорного права, но и как выражение общих (неписаных) принципов права, как безусловно обязательный закон — Jus cogens (Решение Международного суда от 27 июня 1986 года по поводу спора Никарагуа и США. <...> Однако федеральное руководство последовательно выводило происходящее в Чечне из контекста международного гуманитарного права, пытаясь представить войну как операцию по "разоружению бандформирований", как борьбу с массовыми беспорядками и спорадическим насилием, то есть как сугубо внутреннее дело России. Хотя в ходе боевых действий в ноябре–декабре 1994 года и особенно в январе 1995 года чеченской стороной было пленено более 200 российских военнослужащих, федеральная сторона, во-первых, избегала самого понятия "военнопленные" (ибо это не соответствовало официальной точке зрения ) и предпочитала термин "заложники", а во-вторых, отказывалась от ведения каких-либо переговоров с чеченской стороной об освобождении пленных и вывозе тел погибших. Чеченская же сторона, последовательно рассматривая конфликт 1994—1996 годов как международный, с самого его начала официально признавала захваченных российских военнослужащих пленными и заявила о принятии на себя соответствующих обязательств. Вообще, по моему убеждению, подчеркнутое безразличие России к "своим" — и к жителям Грозного, гибнущим под бомбами в ходе "освобождения", и к солдатам, попавшим в плен, и к рабам, которых не только освобождали, но и расстреливали, — основная психологическая причина расцвета заложничества.

Повседневное нарушение федеральными силами норм гуманитарного права, в частности использование захваченных боевиков и гражданских лиц как заложников и " живого щита", делало подобные действия для чеченского сопротивления тем более морально оправданными. Четвертая группа обстоятельств — коррупция. Коррупция на блокпостах, пропускавших машины боевиков и занимавшихся поборами с мирного населения. Коррупция как возможность выкупа задержанного с того же блокпоста, из ямы, с фильтрационного пункта или даже из СИЗО.

Пятое. Массовый захват в заложники гражданских лиц начался осенью 1995 года и напрямую связан с проводившимися на территории Чечни "выборами". Формальным основанием для массовых захватов строителей из России был указ Дудаева, предписывавший до голосования покинуть Чечню лицам, не проживающим там постоянно (юридический статус этого указа мы здесь не обсуждаем).

И шестое. Настойчивая, в течение всей войны, квалификация происходящего как "разоружение бандформирований", заложников у которых принято выкупать или обменивать на таких же бандитов, также внесла свой вклад в формирование криминального рынка заложников.

Теперь отметим основные вехи истории развития этого рынка. В самом начале война еще не ожесточила бойцов, а централизация групп пленных при штабах чеченских отрядов позволяла контролировать охрану и избегать эксцессов. Контраст в отношении федералов и чеченцев к российским пленным умело использовался чеченской стороной для пропагандистского воздействия на российскую общественность — через прессу и депутатов – при невозможности влиять на федеральную власть напрямую. Это только улучшало положение пленных: их регулярно демонстрировали журналистам, матерям, а некоторых освобождали в одностороннем порядке. Во второй половине января 1995 года начались обмены пленных российских военнослужащих на содержавшихся в фильтрационных пунктах чеченцев (всего к началу лета было обменяно около 150 человек). Так как наличие вооруженного конфликта не признавалось федеральной стороной, сам процесс обмена был нелегален, то есть проходил вне рамок как российских законов, так и международного гуманитарного права, в контексте которого на тот момент все еще старалась действовать чеченская сторона. Пленные последовательно объявлялись федеральной стороной заложниками бандитов, и их обменивали или выкупали именно как заложников — тем самым искусственно создавался "рынок невольников". С появлением возможности обмена практически прекратились односторонние освобождения. Ухудшились условия содержания российских пленных (27 января 1995 года, после первого обмена, когда с фильтрапункта вернулись подвергавшиеся там пыткам и жестокому обращению чеченцы, российские пленные в СИЗО ДГБ в Шали были избиты).

За время войны ситуация изменилась диаметрально. После окончания боевых действий пленные содержались децентрализованно — в отрядах, селах, семьях. Происходило "перетекание" пленных из-под контроля структур ЧРИ к частным лицам. Началась торговля людьми, активизировались попытки их обмена на уголовных преступников. В то же время пометы на передававшихся чеченской стороной списках разыскиваемых указывали: кроме сверки с документацией фильтрапунктов (т.е. прямо поставленной задачи), списки сверялись только с картотекой ГИЦ МВД РФ. По картотеке ГИЦ в списке без вести пропавших было выявлено несколько десятков ранее судимых — как отбывших меру наказания и освобожденных до начала конфликта, так и продолжающих находиться в местах лишения свободы. Но далее произошло нечто невозможное! Выборка (также предоставленная ГИЦ) по находящимся в заключении чеченцам (на 5 июля 1996 года свыше 1900 человек), задержанным вне связи с конфликтом в Чечне, была передана российской стороной чеченской и вызвала вполне предсказуемую реакцию: "Нам пытаются подсунуть уголовников". Но список пошел по рукам, и произошло единственно возможное: новые требования обмена пленных на уголовников, выставляемые родственниками заключенных, купившими себе "живой товар". Все эти обстоятельства в сочетании и привели к тому, что с начала 1997 года начались массовые захваты гражданских заложников с целью получения выкупа — и в Чечне, а потом и за ее пределами.

Александр Черкасов