ЖЕРТВЫ ПОХИЩЕНИЙ

Антуан Гургенович Аракелян с 1995 года занимается проблемами военнопленных, заложников, беженцев и вынужденных переселенцев, поиском пропавших журналистов. Неоднократно бывал в Чечне. Был взят в заложники 10 сентября 1997 года, сбежать ему удалось только через три месяца.

А.Аракелян.

Насильственные исчезновения приводят к нарушению всего комплекса прав человека, провозглашенных во Всеобщей декларации прав человека, других основных международных договорах по правам человека.

Жертвы похищений, оставшись без защиты закона и "исчезнув" для общества, фактически целиком зависят от милости своих похитителей. И если смерть не станет последним уделом "исчезнувших", и им в конечном счете удастся вырваться, то все равно они будут долгое время испытывать на себе физические и психологические последствия этой формы издевательства над человеческой личностью, а также жестокости и пыток, которыми обычно сопровождаются похищения. Близкие и друзья заложников подвергаются медленной психологической пытке неизвестностью. Страдания семьи, как правило, усугубляются материальными трудностями. Нередко жертвами похищений оказываются женщины. Они особенно уязвимы перед сексуальным и иным насилием. Именно женщины чаще всего ведут активную борьбу за возвращение пропавших без вести членов семьи, и в этом качестве они зачастую подвергаются запугиванию, преследованию и репрессиям. Их, находящихся "на крючке" у похитителей, бывает, вынуждают выполнять услуги по другим похищениям или, например, по организации террористического акта. Похищению и насилию подвергаются и дети.

Говоря об известных мне случаях заложничества на Северном Кавказе, в частности о моем личном опыте, я обязан обозначить свою позицию, которая, по-моему, должна быть исходной для правозащитника. Это два императива: 1) не навреди; 2) мать справедливости – правда. Причем именно в такой последовательности. Я стремлюсь неизменно придерживаться этих императивов. Но у журналиста, как правило, первая задача – получить информацию и предать ее гласности. При этом человек и его последующая судьба зачастую в расчет не берутся и нравственные нормы не соблюдаются. Например, в одной российской газете был опубликован сюжет, далее растиражированный другими пишущими и электронными СМИ, совершенно недопустимый с моей точки зрения. Заложник – военнослужащий федеральных войск – находился много месяцев в плену у чеченцев, батрачил и подвергался систематическим издевательствам. Между ним и девушкой-чеченкой из семьи бандитов возникли романтические отношения. С помощью этой девушки заложник оказался на воле. Сам этот случай представляется мне маловероятным – в системе чеченской ментальности жестко регламентированы формы контактов между женщиной и мужчиной, тем более между чужими (русским и чеченкой). Потому уже все остальное вызывает сомнение. Но как бы то ни было на самом деле, подобное "освещение" просто недопустимо: это позорит чеченскую девушку.

Говорить о видах, типах заложничества, классифицировать их или типологизировать крайне сложно. Комбинаций огромное множество. Разнятся и обстоятельства захвата, условия содержания. То же самое относится и к ощущениям и поведению жертв. Возможно, единственное, что объединяет все эти случаи, – это насилие, осуществляемое над жертвой (жертвами). Правда, следует оговориться, что существуют имитационные варианты заложничества – по взаимной договоренности сторон. В этом же ряду находятся случаи, когда заложничество организовано в целях рекламных целях сами "заложником". Или такой вариант, когда похитители берут заложников для пиара своих интересов. Известны подобные случаи в Панкисском и Кодорском ущельях Южного Кавказа: "окологрузинские" группы "брали в заложники" представителей международных организаций. При этом заложничество сопровождалось застольями в лучших традициях кавказского гостеприимства и хлебосольства. "Пленники" впоследствии признавались, что они давно так не отдыхали.

Цели, преследуемые похитителями (получение выкупа, захват для последующего обмена на "своего" человека, удерживаемого в плену или находящегося в тюрьме, либо для выставления каких-либо требований), зачастую неизвестны заложникам. При определенных обстоятельствах (в случае опасности, угрожающей похитителям, или если им становится ясно, что их требования не будут удовлетворены) не исключена ликвидация заложника – чтобы, что называется, "спрятать концы в воду". При этом осуществляющая насилие сторона всегда стремится к сокрытию правдивой информации.

Состояние захваченного в плен заложника зависит, конечно, от личности пленника, объема доступной ему информации, его способности ориентироваться в происходящем (заложник подвергается системному дезинформированию), условий его содержания и отношения к нему насильников. Важно также, насколько будущий пленник был психологически готов к подобному варианту развития событий. Нередко у будущих жертв отсутствует представление о возможности подобной участи. Однако попадающие в "чеченскую" зону люди в той или иной степени, как правило, рассматривают подобный вариант.

Справка, выданная А.Аракеляну Антиртеррористическим Центром при президенте Чеченской Республики–Ичкерия

К первой группе потенциальных заложников следовало бы отнести персон, за которыми стоят силовые, статусные и другие ресурсы. Как правило, эти люди считают, что они надежно защищены и не допускают для себя варианта быть плененными. В то же время трое из них не смогли избегнуть этой участи – представитель президента РФ Власов, генерал МВД Шпигун, начальник ФСБ Ингушетии Грибов. Ко второй группе можно отнести иностранных граждан из числа активно поддерживающих право (а иногда и дело) воюющей стороны. Есть много примеров захвата их боевиками, кое-кого потом удалось освободить, а некоторые были убиты. Третья группа – российские журналисты, которые были лично знакомы с лидерами воюющих сторон и пользовались их поддержкой и "симпатией". Четвертая группа – все остальные "бедолаги".

Я был близко знаком с лидерами Ичкерии (Дудаевым, Басаевым, Масхадовым и др.), пользовался их "расположением" и имел от них устные и письменные гарантии поддержки. При этом я тесно взаимодействовал с российскими и международными общественными и политическими деятелями, участвовал в российско-чеченских переговорах, мои правозащитно-миротворческие "деяния" достаточно широко освещались российскими и международными масс-медиа, в том числе газетами и ТВ Ичкерии.

Условия содержания заложников на Кавказе разные. Что такое зиндан? Часто это глубокая яма в земле, холодный темный подвал. Зиндан может быть устроен в скале. Это может быть и просто подсобное помещение в жилом доме. Иногда заложника сажают в клетку из сваренных железных прутьев. Похитителями учитываются степень ценности заложника (денежная), состояние здоровья с точки зрения его как товара. На прогулки, как правило, не выводят, поэтому для заложника очень важны приток свежего воздуха, наличие света, дневного и электрического.

Меня возили с места на место, но держали все время в помещениях подсобного типа. Естественно, без прогулок, для отправления естественных надобностей – ведро. В первом месте заключения я не мог видеть лиц людей, входивших со мной в контакт, они были в масках. Когда меня перевозили с места на место, то надевали на голову мешок – я ничего не видел и мне было очень душно.

В одной из моих тюрем у меня появился сокамерник, четырнадцатилетний мальчик. Саид, только услышав, что кто-то собирается войти, сам сразу натягивал на глаза повязку. Он очень боялся. Ему в самом начале было сказано, что если он сделает что-то не то, то его просто убьют. К нам приходила мышь, которая подбирала крошки от еды. Как-то бедный подросток кинул чем-то в мышь. Я сказал Саиду, что мышка берет то, чем мы не пользуемся. И что она честнее наших похитителей: не ворует, а подбирает. Он согласился. Мы назвали мышку женским именем и подзывали ее подбирать остатки нашей еды.

Районный Центр Прохладное (Кабардино-Балкарская Республика. После освобождения 4-летней девочки-заложницы Лены Мещеряковой.

Конечно, возможность общаться с "коллегой", его наличие – это очень важно для заложников. Однако, когда подошло время побега, наличие Саида стало для меня серьезной проблемой. Встала дилемма: брать его с собой – подвергать его жизнь риску, не брать – тоже. Мне пришлось ему объяснить эту ситуацию. Он все понял и попросил взять его с собой, дав слово буквально следовать моим инструкциям. Нам предстояло преодолеть километры заснеженных полей и сложных горных переходов, обходя места возможного появления человека. Саид сдал, начал ныть и проситься зайти в дома к людям – погреться и попросить помощи. Мне с трудом удавалось его убеждать, что нам надо избегать контактов с людьми. Выглядели мы "экстравагантно": ноги обернуты полиэтиленом, чтобы хоть как-то защититься от снега.

В таком виде мы бы сразу вызвали подозрение. Когда наконец сели в автобус на Урус-Мартан, Саида узнала девятилетняя девочка, дочка похитителя Саида... На конечной остановке в Урус-Мартане мы быстро нырнули в частное такси. Я довез Саида до дома его родителей, а сам поехал в Старопромысловский район Грозного – место, откуда меня выкрали.

Заложники, как правило, все время прокручивают в голове варианты побега. В свою очередь захватчики весьма доказательно демонстрируют отсутствие таких вариантов. И тут все зависит от личности заложника, насколько велики у него стремление к свободе и любовь к жизни, вера в себя, чувство ответственности по отношению к своим близким, к своему делу и т.п.

В одном из трех мест моего заключения у меня была реальная возможность побега, но для этого следовало убить пьяного и заснувшего охранника. Для меня этот вариант (убийство) был неприемлем. Но иногда заложники идут на это.

Я будучи политзаключенным в 80-х. уже обладал опытом успешного противостояния насилию (со стороны следственных органов) И я знал, что необходимы адекватность восприятия происходящего и "спортивная" форма. Я для себя решил, что "жить" мне надо как бы на трех каналах.

Первый – анализ происходящего вокруг меня в целом. Второй – анализ людей, с которыми я соприкасаюсь. Это охранники в первом месте моего заключения, где я находился более месяца, и организатор моего пленения. Пусть даже они были в масках и только иногда я видел их глаза через прорези в ней, тем не менее, я наблюдал за ними и старался извлечь всю возможную информацию и проанализировать ее. Еще один источник – это женщины, дети, подростки, которые приносили мне еду и курево. И конечно, это Саид. Саид – чеченец, и он переводил мне долетавшие до нас обрывки фраз. Анализ истории его похищения также был полезен для меня. Третий канал – анализ моего состояния, насколько я адекватен. В заключении человеку очень легко превратиться в примитивное существо. Поскольку очень мало "работает" его палитра ощущений, его личность постепенно деформируется. Зная это по своему опыту, я регулярно "включал" третий канал: пел, ругался, настраивал себя на нужные воспоминания, представлял себе состояние своих близких в мое отсутствие и без моей помощи – ответственность за них постоянно стимулировала. В первом месте заключения ко мне забегал черный котенок – такой забавно-нелепый, весь в паутинках после прогулок.

Я его назвал Геной (как своего приятеля, которого котенок мне чем-то напоминал), подзывал его, гладил, разговаривал с ним, оценивал свой голос на адекватность. Был момент, когда бандиты, поняв, что сорвался планируемый ими сценарий, рассматривали вариант моей ликвидации. Ночью вошел в мое помещение охранник, передернул затвор автомата. Я насторожился. Почувствовал сердцебиение, испытал ощущение, которое парализует, наверное, это называется страхом. Чуть позже меня охватили глубокое чувство стыда за этот страх, гнев на себя.

Я начал себя "есть" – бояться этих бандитов было неправильно, неприемлемо для меня. Потом я переключился на третий канал, проанализировал свои ощущения и пришел к выводу, что подобные ощущения закономерны и нормальны. Но "закономерности" меня не устраивают – мне необходимо все время выходить на нужную форму.

Стремление к возможно лучшему контакту с похитителями – необходимо. Это единственный канал "связи" с внешним миром, к тому же от этого напрямую зависят твое здоровье и перспектива выжить.

У меня были относительно льготные условия. Меня регулярно и сносно кормили, давали курить. Относились уважительно, подчеркивая, что это жизнь привела к такой ситуации. А так они меня уважают. Предлагали пару разу выпить, спрашивали, что приготовить поесть. Мне сказали, что знают, кто я, знают, что я многое сделал для чеченцев, и они мне за это благодарны. Но им нужны деньги на чеченское дело и на чеченских детей (меня как заложника оценили в два миллиона долларов), и мое близкое знакомство с чеченскими лидерами мне не поможет (у них была моя большая сумка с множеством бумаг, газет, фотографий, говорящих о моих знакомствах). Сказали, чтобы я об этом не думал, а думал о выкупе. Чтобы я написал известным людям, своим знакомым.

Я, как и в период следствия в 80-х, для себя решил, что не позволю себя унизить и не пойду на сговор с бандитами. Я был внутренне спокоен и готов к смерти. Я довольно высокомерно заявил, что получил карт-бланш от Дудаева, Масхадова, Басаева и других чеченских лидеров приезжать в Чечню по своему усмотрению, в частности, заниматься поиском пропавших петербургских журналистов Максима Шабалина и Феликса Титова (как потом узнал, ребят расстреляли боевики среднего звена из военных соображений). Если они бандиты, то нечего произносить высокопарные слова.

А со мной они просчитались, и не видать им никаких денег. Я буду говорить только с Масхадовым и Басаевым, и потом еще посмотрю, принять ли их извинения. Как-то бандиты намекнули, что со мной собирается встретиться Удугов. Я понял, что будет предложена какая-то комбинация, которая, вероятнее всего, будет для меня неприемлема. А безрезультативная встреча с Удуговым, с которым мы уже ранее встречались, приведет к необходимости моей ликвидации.

Я заявил, что буду говорить только с Масхадовым и Басаевым.

На моих руках были надеты наручники, я был прикован, длина троса – полтора метра, только чтобы мог дотянуться до ведра по надобности. В первом месте – подсобное помещение с забитыми досками окнами – не было света. За занавеской находился охранник с автоматом. Охранников было трое, и они ежедневно менялись. Два охранника – крупные, под два метра ростом, весом по 110–120 килограммов. Один из них отсидел за убийство, он выпивал и покуривал. Третий – натренированный и жестокий спецназовец. После того как он заметил с улицы через щели в досках, что я вскрываю наручники, он меня стал избивать. Я сопротивлялся и матерился. Два других охранника и хозяин дома его остановили и отругали: рядом были другие дома, и меня могли услышать. После этого на меня надели более совершенные наручники, которые отомкнуть было куда сложнее. Готовясь к побегу, мне удалось разомкнуть только ту часть, которая связывала мою руку с кроватью. Позже Басаев возился с моими наручниками минут пятнадцать и наконец сказал, что это не его специальность. Его подчиненный принес инструменты и минут через десять справился.

Районный Центр Прохладное (Кабардино-Балкарская Республика. После освобождения 4-летней девочки-заложницы Лены Мещеряковой.

По своему опыту и опыту других я знаю, что в период заложничества происходит психический и психологический надрыв. Человек испытывает такую умственную и эмоциональную нагрузку, после которых потом очень долго нужно восстанавливаться. Иногда полностью восстановиться так и не удается. Серьезный энергетический упадок и депрессию почему-то заложники ощущают через год-полтора. Я это знаю по себе, как мне кажется, до конца я до сих пор не восстановился. У меня дважды было сотрясение мозга. Первый раз, когда меня вытаскивали из постели, видимо, я кричал и крыл матом, поэтому меня вырубили прикладом автомата. Второй раз я получил удар по голове в наказание за попытку снять наручники. Врачи говорят, что у меня заметно ослаблен иммунитет и наблюдается гиперусталость.

Я слышал от бывших заложников о периодически возникающих состояниях тревоги, томления и сложных, трудно определяемых и дискомфортных ощущениях. Здесь все очень индивидуально: имеют значение как личность самого заложника, так и совокупность обстоятельств захвата и условий содержания в плену.

Один из известных тележурналистов-заложников, который два года информационно помогал чеченцам, был похищен. Узнав в одном из похитителей бывшего своего сопровождающего и охранника, воскликнул: "Арби, как же так? Мы же с тобой месяцами вместе переносили тяготы и рисковали жизнью!" Тот ответил, что жизнь такая – нужны деньги. Телевизионщику после этого Чечня и чеченцы стали, мягко говоря, безразличны...

В 1980 году по инициативе Генеральной Ассамблеи ООН в рамках Комиссии по правам человека была создана Рабочая группа по насильственным или недобровольным исчезновениям. Группа рассмотрела около 50 000 индивидуальных случаев, в которых были затронуты более 70 стран. 18 декабря 1992 года Генеральная Ассамблея в резолюции 47/133 провозгласила Декларацию о защите всех лиц от насильственных исчезновений.

В соответствии с Декларацией систематические насильственные исчезновения представляют собой преступление против человечности. Всемирная конференция по правам человека, состоявшаяся в Вене 14–25 июня 1993 года, приветствовала принятие Декларации и призвала все государства "принять эффективные законодательные, административные, судебные и иные меры с целью предупреждения, пресечения и наказания актов насильственных действий".

Из всех обстоятельств и факторов нынешнего расцвета заложничества, включающих исторические корни, тотальную коррупцию и правовой нигилизм власти и общества, перипетии войны и околовоенных событий, оторванный от жизни народа Кремль, основной причиной представляются отстраненность и безразличие России к жителям Чечни (чеченцам, русским, другим), гибнущим в период наведения "конституционного порядка", погибающим и плененным солдатам-федералам, к судьбе заложников-рабов.

За заложников на Кавказе, как правило, требуют выкуп. Но заложничество часто имеет и политическую составляющую, является методом принуждения или предупреждения. Заложники используются также как обменный товар или рабы. Заложники нередко умерщвляются как "неликвидный товар".

За 14-летнего Саида из с. Знаменское, которого удалось освободить после двух месяцев заложничества и вернуть родителям в Ханкалу, "хозяева" требовали 300 тысяч долларов. Отец Саида был мелким кладовщиком и не мог найти таких денег. После неожиданного освобождения мальчика отец собрал родственников числом до 200 человек и отправился мстить.

Широкую известность получила история с девятимесячным заложничеством трехлетней Леночки Мещеряковой в период осени–весны 1998–1999 годов. Отец Леночки погиб в войну в 1994 году. От мамы, заведующей детским садом, к тому же не получающей зарплаты, похитители требовали 15 тысяч долларов. После многочисленных хождений по кабинетам начальников в Чечне мама поняла, что увидеть живой девочку ей доведется лишь после выкупа. "Крышевал" это "мелкое" похищение прокурор ЧРИ – это было известно. Освобождение девочки явилось результатом комбинации с обменом и некоторой суммы.

Справка, выданная А.Аракеляну Полномочным представителем президента Чечни в Ингушетии.

Проблемой освобождения заложников и миротворчеством занимались и жители Кавказа, в частности, известные дагестанские деятели братья Хачилаевы, оба впоследствии убитые. При мне весной 1997 года старший брат Магомед обменял четырех чеченцев (взятых в плен с целью обмена) на захваченных боевиками трех жителей Хасавюрта. Обмен происходил с участием бывшего президента ЧРИ Зелимхана Яндарбиева. Бывший депутат Думы и лидер Союза мусульман России Надыр Хачилаев сделал много добрых дел: был миротворцем, способствовал освобождению-обмену заложников. "Политическими бизнес-проектами" являлись похищения известных журналистов НТВ, ИТАР-ТАСС, РТР, а также представителей президента РФ и МВД РФ в Чечне Власова и генерала Шпигуна.

Они реализовывались в преддверии очередной встречи президентов Ельцина и Масхадова, создавая "благоприятный фон сотрудничества и развития мирного процесса". Организация и реализация этих проектов осуществлялись на уровне правительств России и Ичкерии и их спецслужб. В обойме подобных "успешных" операций оказался и я ("стоимостью" два миллиона долларов).

После побега я пришел к и.о. премьера ЧРИ Шамилю Басаеву. (Образы Дудаева, Масхадова, Басаева сильно демонизированы российской стороной. Уроки истории о том, что нельзя убирать или загонять в угол естественных лидеров – на их место приходят неадекватные люди, – Кремль игнорирует.) Хорошо знавший меня Басаев явно испытывал заметную неловкость за случившееся со мной, старался "смыть позор земляков".

Он дал мне новую одежду и упрашивал быть свидетелем на суде над похитителями. На высказанное мной недоумение о возможности суда над его коллегами в правительстве ЧРИ он ответил, что стал на полгода и.о. премьера с целью выкорчевать бандитизм. Освобожденные ранее заложники-журналисты отказались свидетельствовать. Шамиль и его брат Ширвани показали мне списки групп, занимающихся заложничеством. "С таким авторитетным правозащитником, как ты, нам удастся их всех убрать через суд. Я поднял топор войны против бандитов", – заявил Басаев. Такая устремленность харизматичного чеченского лидера убедила меня, несмотря на то, что наши беседы-споры о возможности сочетать гражданское и шариатское судопроизводство заканчивались тем, что каждый оставался при своем мнении. Басаев уговаривая меня дать показания следствию и суду, приводил аргумент, что я отомщу своим похитителям. Я ему ответил, что в своих поступках не исхожу из чувства мести и вообще из чувства.

14 дней я участвовал в оперативно-следственных мероприятиях антитеррористического центра ЧРИ, возглавляемого известным бригадным генералом Хункар-пашой Исрапиловым.

Я жил на базе Исрапилова в окружении особистов, спецназовцев Гелаева (за информацию о моем местонахождении мои похитители готовы были выложить 250 тысяч долларов). Там я смог познакомиться с практикой работы институтов масхадовского правосудия. Заложниками становились жители Чечни и других районов Кавказа, регионов России, иностранцы. "Война" между двумя крыльями Масхадовского правления – "правовым" и бандитским – закономерно привела к победе последнего: захваченные бараевцы и другие похитители освобождались и "работали" дальше.

Исрапилов поругался с Масхадовым и был убит людьми Бараева.

Антуан Аракелян