Касаткина. Сколько вас было в семье?

Бернакевич. Я, моя сестра, на два года старше, бабушка и мать. В октябре, 30-го, ночью пришли и забрали мать. Нас утром уже выкинули на улицу. Только часть вещей и документ о том, что без права предоставления жилплощади. И мы пошли снимать койку. Снимали на окраине города койку и ждали отца, мать, потому, что они обещали вернуться. Весной 38 года, мы же заканчивали школу. НКВД нас забрало у бабушки и поместило в приемник-распределитель НКВД. Это была детская тюрьма, мы оказались за решеткой. Были там несколько месяцев. В июле месяце нас с группой таких же детей изменников Родины этапировали на пароходе в город Советск, в специальный детский дом. Сопровождал нас сотрудник НКВД. Когда мы прибыли туда, вскоре начался учебный год. Первый учебный день кончился тем, что меня до полусмерти избили, раздели. Я остался в одном нижнем белье, избитый. Ночью меня воспитательница разыскала и увела к себе домой.

Касаткина Кто вас бил?

Бернакевич. Били уголовники. Их специально держали для подавления нашего контингента.

Касаткина. А вы с сестрой были в одном детдоме?

Бернакевич. Да, но это было два разделенных дома. Передо мной как раз избили тоже до полусмерти Славу Грика, моего одноклассника, с которым мы приехали в детский дом. Его ставили на четвереньки к стене, из которой торчали гвозди, били его, раскачивали и тыкали в гвозди. Когда он пришел весь в крови, я побежал за воспитательницей. Меня перехватили, отвели на сеновал, излупили и бросили. Нас били каждый день.

Касаткина. Сколько вам было тогда лет?

Бернакевич. Восемь, сестре десять. Потом какое-то проявилось потепление, изменился состав, забрали куда-то этих уголовников, перед войной уже более менее спокойно было жить.

Касаткина. А где была ваша бабушка?

Бернакевич. С ней мы не имели связи, но когда нас этапировали, она каким-то чудом узнала время и место. Мы сидели в пароходе, а она кидала яблоки в иллюминатор. У второй ее дочери, которая жила тоже в Москве, арестовали мужа. Ей посоветовали сбежать, она бросила своего отца и дочку. Бабушка поехала к своему мужу и своей внучке чтобы жить, так как ее лишили жилья. Она пристроилась там. Потом тетя (дочь бабушки, примеч. ред.) спокойно приехала, прошли год, два и так она и осталась в Москве. Бабушка у них жила, пока мама не приехала из лагеря. Когда мама приехала из лагеря, у нее в документе было минус 39 городов, в Москве она не имела права жить. Не имела она права также жить ни с сестрой, ни со мной. Я был в Федоскино, сорок километров от Москвы, сестра училась в Москве, в техникуме. Мать сняла комнату 18-ти метров, где ютилось 5 семей репрессированных. Битком была набита комната. Каждый революционный праздник мать забирали в тюрьму.

Касаткина. А кто был ваш отец?

Бернакевич. Он был инженером на Южно-Уральской дороге.

Касаткина. А мама работала?

Бернакевич. Мама в Наркомпросе была, инспектором. Мы прекрасно жили, на деньги, которые присылал отец, учился его младший брат в Польше. Мы даже могли учить человека за рубежом!