Демократия, свобода, права человека

Материал прозвучал на «Радио России» в еженедельной 20-минутной передаче «Демократия, свобода, права человека». Она выходит по воскресеньям в 4-м канале «Отражение» в 20 часов 40 минут – время московское (длинные волны - 261 кгц, 1149 м; средние волны – 873 кгц, 343,6 м; УКВ – 66, 44 мгц, стерео)

Полный текст доступен на сайте международного «Мемориала»

http://www.memo.ru/

Ведущая (Т.И.Касаткина ): Пятьдесят лет назад, 29 августа 1949 года, на Семипалатинском полигоне было осуществлено испытание первой советской атомной бомбы. В связи с этой датой в средствах массовой информации появилось немало воспоминаний о том, как создавалось и впервые испытывалось советское ядерное оружие. Однако обычно вспоминают ученых, конструкторов, разведчиков, государственных деятелей. Большинство из них получили за проделанную ими, действительно, важнейшую и труднейшую работу награды, звания, чины. Но ведь в создании этого оружия принимало участие и громадное количество простых людей. Сегодня мы расскажем о судьбах некоторых таких людей. Эти люди незаметно жили и до сих пор живут между нами. Долгие десятилетия они не могли никому, даже своим близким, рассказать о своем участии в создании, как тогда говорилось, «ядерного щита» Родины. Наш воронежский корреспондент Павел Манжос беседует с участником первого испытания советской ядерной бомбы, ветераном подразделения особого риска, инвалидом Великой Отечественной войны Иваном Жерлыкиным.

Корр: Иван Александрович, с чего началась ваша служба на Семипалатинском полигоне?

Жерлыкин: Служба началась с отбора людей по подходящим автобиографиям в 1947 году. После отбора в городе Киеве нас направили на обучение в Москву, в научно-исследовательский химико-физический институт. После этого, когда мы получили свои специальности (я, в частности, получил специальность дозиметриста), нас, в составе особой группы, 35–40 человек, отправили эшелоном в район расположения Семипалатинского полигона. Это от Семипалатинска в степи – примерно 150 километров. 29 августа 1949 года произошел первый в Советском Союзе взрыв. Как он происходил? Личный состав, который обслуживал весь полигон, был вывезен за пределы самого полигона на 30–40 километров. В частности, как раз и наш личный состав, который находился в землянках, был вывезен на машине в степь. Там были отрыты и приготовлены для этого ы Поместили нас туда, выдали нам очки со светофильтром, на всякий случай, и приказали ждать взрыва в этой щели. Произошел отсчет, и приказали закрыть глаза в это время. Прогремел взрыв небывалой силы, он был похож на раскаты грома, но, наверное, еще мощнее, сравнить этот звук нельзя ни с чем. После того, как гром произошел, вспышка света была, конечно, сразу, ее не было видно, так как у нас в противоположную сторону была щель открыта для обозрения, а еще у нас были светофильтры. Но все равно, вспышка была такая, как говорится, озарившая полнеба багровым светом. Потом все вышли, раздалась команда «по машинам». Сели на машины и хотели двигаться по старой дороге, по которой мы приехали, но это сделать было невозможно, так как огромный столб дыма, похожий на гриб, тянулся на нас ветром. Нам пришлось делать громадный крюк.

Корр: Скажите, а была ли у вас какая-либо защита от радиоактивного излучения?

Жерлыкин: От радиоактивного излучения защиты не было никакой, кроме так называемой дезактивации. Это обмывание душем от пыли, которая могла быть на верхней рабочей одежде при посещении полигона. В 1949 году я еще находился и работал на полигоне до демобилизации, то есть до 1950 года. После демобилизации я не имел права даже лечащим врачам рассказать о том, где я находился, что делал, кем был, потому что я имел секретную подписку о неразглашении военной тайны на 25 лет. И часто у всех, пребывающих там после взрыва, не только у меня, были головные боли и другие симптомы, которых не было до этого, так как мы были молодые, здоровые люди. (…)

Корр: И когда же стало можно говорить о вас вслух?

Жерлыкин: Говорить можно стало по прошествии не только 25 лет, а значительно позже. Возникла необходимость обнародовать деятельность тех людей, тех подразделений, которые были на полигоне, в связи со взрывом на Чернобыльской АЭС, так как люди должны были подлежать лечению: они облучались. Был издан Указ Президента Бориса Николаевича Ельцина, и был выпущен закон о защите этих людей, и были предоставлены необходимые льготы.

Корр: Есть ли проблемы у ветеранов особого риска в получении льгот, статуса ветерана?

Жерлыкин: Все болезни, которые ветераны особого риска получили после полигона (в частности, я после 1950-го года сделал семь операций), медицинскими комиссиями не подтверждены в том, что они получены именно от облучения. Несмотря на то что мы все время находились под воздействием облучения на Семипалатинском полигоне, все эти наши болезни относят к старости. В связи с этим у нас до сих пор многие люди болеют, но нет подтверждения медицинской комиссии, что их болезни получены от облучения.(…)

Ведущая: Командование, к сожалению, безжалостно кидало солдат под атомный гриб. Известно, например, что наш великий полководец Георгий Жуков руководил первыми крупными учениями, в ходе которых войска занимали местность сразу после произведенного на ней атомного взрыва. Подобное отношение к солдатам сохранялось и в 60-х годах.

Павел Манжос беседует с Владимиром Кирилловичем Корвяковым.

Корр: Владимир Кириллович, расскажите, как все это было? Когда, в какой момент времени застиг вас ядерный взрыв на полигоне Капустин Яр?

Корвяков: Я участвовал в двух ядерных испытаниях. Один взрыв был 6 сентября 1961 года, второй – 6 октября 1961 года. Один из них я своими глазами видел, и он до сих пор стоит в моей памяти. Время ядерного взрыва было известно накануне. Запуск ракеты был произведен в назначенное время. День был солнечный. И все было наглядно видно со стороны. Ракета пошла на наших глазах, достигла определенной точки, и вдруг произошла яркая вспышка. Такая вспышка, которая затмила даже солнце. Сразу ударило по глазам. Закрыл глаза и определенное время не мог понять, что произошло. После того, когда открыл глаза, увидел над головой этот ядерный гриб, который разрастался на наших глазах. После этого прошло определенное время, и ударила воздушная волна. В нашей казарме посыпались стекла, нас пригнуло к плацу. После этих ядерных взрывов мне еще пришлось служить два года. И понятно, что служба проходила на зараженной территории. Никто нас не обследовал, никаких проверок с нами не проводили. (…) Мы дали подписку о неразглашении военной тайны на 25 лет. И об этом не знал никто, даже жена и дочь.

Корр: И каковы же были для вас последствия этих ядерных испытаний?

Корвяков:(…) Я начал быстро лысеть. Появилась утомляемость, боль в голове. После увольнения в запас, уже в 1965 году, врачи признали у меня активную стенокардию сердца. И чуть позже врачи обнаружили поражение желудочно-кишечного тракта. Достаточно сказать, что на момент ядерного взрыва я обладал огромной силой. Я начал терять силу, начал терять энергию, и на сегодняшний день состояние здоровья очень плохое. Врачи признали более 40 заболеваний различных систем: и иммунная система подавлена, а мой гепатит перешел в фазу цирроза печени. (…) Однако не всем еще подтвердили статус ветерана подразделений особого риска. В этом, конечно, проблема на сегодняшний день не только у меня. (…) Из-за отсутствия кворума врачей с октября месяца документы лежат без движения, и выписать удостоверение не представляется возможным. Но если бы речь была только обо мне. Очень странно, в преддверии 50-летия этого события более двух тысяч человек по России ждут такого же подтверждения, которого жду и я. Достаточно сказать, что у нас по России более 49 регионов, которые имеют такие же региональные отделения, где находится большое количество инвалидов и людей престарелого возраста. Они выброшены за борт: ни врачебной помощи, ни материальной помощи, ни социальной защиты никакой мы на сегодняшний день не имеем.

Корр: Владимир Кириллович, что включает в себя статус ветерана подразделений особого риска? Что он дает человеку?

Корвяков: Во-первых, человек имеет право получить один раз в течение года бесплатное лечение, бесплатную поездку в любой конец России, квартирные льготы, льготы по лечению и покупке лекарств и выдаются два или три минимальных оклада на питание.

Корр: Когда же был принят первый Закон о ветеранах подразделений особого риска? И вообще, когда же приоткрылась завеса над вашей тайной?

Корвяков: Проблема рассекречивания возникла после чернобыльской катастрофы. Закон о ветеранах подразделений особого риска вышел в 1993 году, где нас приравняли к чернобыльцам(…) . Но вот на протяжении трех последних заседаний Думы обсуждался вопрос о ветеранах подразделений особого риска. И наконец последнее заседание дало положительный результат, и закон о ветеранах отдельно, независимо от чернобыльцев, принят в первом чтении.

Корр: Чего бы вам хотелось пожелать своим товарищам по несчастью, ветеранам подразделений особого риска ?

Корвяков: Конечно же, здоровья пожелать хочу своим коллегам по несчастью. Естественно, я хочу им пожелать, чтобы они хотя бы попытку сделали пробиться через эти заслоны. Через свои местные военкоматы можно выйти на областной военкомат и на нашу структуру. Пользуясь случаем, что меня могут услышать по нашей Воронежской области, сообщаю адрес нашего офиса: площадь Ленина, 5, комната номер 8. И телефон я хотел бы дать свой и нашего председателя. Председатель - Новиков Иван Викторович, телефон – 45-54-14. Мой телефон домашний – 14–10–35

Ведущая: Без использования дармового труда заключенных на добыче урановой руды, ее переработке, на строительстве атомных объектов, на заводах и в конструкторских бюро наша страна вряд ли смогла бы догнать США в страшной ядерной гонке в конце 40-х годов. О судьбе одного из таких участников создания советского атомного оружия рассказывает председатель Тульского отделения общества «Мемориал» Сергей Львович Щеглов.

Щеглов: В Тульской области, в Туле, живет такой человек, который несколько лет (в 40-х – начале 50-х годов), провел в так называемом спецконтингенте. Первоначально в 1946-м он был арестован по 58-й статье за антисоветскую агитацию и получил три года. Формально срок его закончился в 1949-м, но за это время своего заключения он был переброшен в составе других таких же заключенных на строительство завода в Челябинской области, так называемый Челябинск-40. И там они строили вот этот самый завод, где создавалось атомное оружие. В конце концов они узнали, что здесь должно твориться. После окончания срока их не отпустили на свободу, хотя срок кончился, а продолжали, формально освободив, держать в тех же самых бараках, за той же самой колючей проволокой. Потом, после того, как испытана была атомная бомба, их отправили в бухту Ванино и оттуда на Колыму. Иван Сергеевич Игумнов, так зовут этого человека.

Ведущая: На Колыме они работали и были в лагере?

Щеглов: На Колыме они на золотом прииске работали. Использовались тоже в качестве заключенных. А когда они задавали вопрос о том, что, мол, «срок-то у меня кончился», то получали в ответ: «Срок кончился, но мы тебя освободить не можем до особого распоряжения». Эта формула была известная. И держали их в заключении фактически без всякой возможности выйти куда-либо, написать кому-либо: режим был самый жесткий. Это продолжалось до смерти Сталина, ну а потом началась все-таки более или менее массовая реабилитация политических заключенных. Тогда их освободили, и Игумнов смог вернуться в свою Рязанскую область, где родился и где он был арестован. А когда этот процесс реабилитации, уже в 90-е годы, расширился, он получил реабилитацию за первоначальный свой срок, с 1946 по 1949 год И он сейчас живет вот с этой справкой о реабилитации политической. Но ведь он отбыл семь лет и естественно задает вопрос: «А как же те четыре года, которые я работал и был в спецконтингенте?». На все эти его вопросы из всех инстанций, куда он только ни обращался, в том числе и в Конституционный Суд, в высшую инстанцию, ему отвечали, что понятие «спецконтингент» в наших законах отсутствует и поэтому ставить вопрос о реабилитации человека, бывшего в спецконтингенте, нет юридических оснований.

Ведущая: Прокомментировать этот рассказ я попросила сотрудника Научно-информационного и просветительского центра общества «Мемориал», одного из авторов выпущенного этим Обществом в прошлом году фундаментального справочника «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР» Сергея Сигачева.

Сигачев: Человеку, о котором было рассказано Сергеем Львовичем, в общем, довольно крупно не повезло. Дело в том, что на атомное строительство приказом Министерства внутренних дел было запрещено привлекать осужденных за контрреволюционную деятельность. Но летом 1948 года случилась страшная запарка на этом заводе – просто провал строительства. И, в виде исключения, разрешили привлекать на это строительство осужденных за контрреволюционные преступления. Наш герой, видимо, в это время туда и попал. А дальше ему не повезло еще больше. 14 июля 1949 года Совет Министров принял решение, согласно которому люди, освободившиеся со спецстроительства (таких было четыре крупных строительства), люди с этих строительств должны были, для сохранения государственной тайны, не домой возвращаться, а отправляться этапом на Колыму. Правда, там они не были за колючей проволокой, отправляли их туда под конвоем, но там они были уже якобы в качестве вольнонаемных, но на самом деле, в общем-то, ссыльными, потому что они были привязаны к определенному месту, к определенной работе, которую им назначали. Но главное – у них не было никаких документов. В результате этого произошли некоторые странные казусы, уже не с нашим героем, а вообще. С Дальстроя, с Колымы стали приходить запросы: а что делать, люди не могут ни жениться, ни зарегистрировать детей, у них нет документов. Документы им, правда, потом стали выдавать, но без права покидать территорию Дальстроя. Но самое-то интересное заключается в следующем. Ну ладно, туда отправляли бывших заключенных – в основном, это были бытовики, политических было немного, - вроде бы эти люди совершили преступления. Но ведь туда же, на Колыму, отправили и часть тех, кто их охранял, то есть людей, призванных на срочную службу, попавших в охрану, в конвойные войска. Имевшим несчастье родиться в приграничных зонах или живших на оккупированных территориях, – им тоже не разрешили возвращаться домой и тоже отправили. Формально тот человек, о котором рассказывал Сергей Львович, реабилитирован за то, за что был осужден. А на Колыму он попал без всякого осуждения. То есть его вроде бы реабилитируют, как бы сказать, за преступление. Выясняется, что преступления не было, человека реабилитируют. В данном случае к нему не было никакого судебного решения, никакого даже внесудебного решения не было принято. То есть он ни в чем не был виноват, это просто государство таким способом сохраняло свои тайны.

Ведущая: В конце этой передачи мне хочется задать чисто риторические вопросы. Неужели Россия навсегда обречена на то, чтобы добиваться побед ценой безжалостного отношения к своим сынам и дочерям? Обречены ли мы с вами, абсолютное большинство простых граждан России, быть щепками при рубке леса? А как вы думаете? Пишите нам.

 

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.