Странная история: кого ни попрошу перечислить центры, вокруг которых возникало в 1960-е годы правозащитное движение, обязательно в числе первых называют дом Юрия Айхенвальда. При этом сам Юрий Александрович ни на какие площади протестовать
не ходил, ни в какие диссидентские ассоциации не вступал, правозащитные петиции подписывал крайне редко и, насколько я помню, не очень охотно. Конечно, квартира его была битком набита самиздатом, – как, впрочем, и сотни других московских
квартир. Конечно, он передавал материалы для «Хроники текущих событий», – как, впрочем, и десятки других людей. Но почему-то многие из правозащитников «первого призыва», люди, хорошо знавшие Айхенвальда, считают его не просто интеллигентом,
близким к правозащитному движению, а прямо-таки учителем и наставником. Так что, спрашиваю я, может, он вас учил ходить на площадь? Организовывать Комитет прав человека? Сочинять листовки и воззвания? Да нет: чаще всего он пытался отговорить
своих друзей и учеников от участия в самоуби
Но в применении именно к Айхенвальду слово «учительство» приобретает какие-то дополнительные оттенки, заставляя вспомнить то ли о Хулио Хуренито, то ли о Лао Цзы. Конечно, «учителей жизни», «гуру», в Москве 1960-х хватало, и все мы проводили время, бегая от Асаркана к Померанцу и обратно. Юрий Айхенвальд занимал в этом ряду особое место.
Его способ общения с людьми я бы назвал блестящей интеллектуальной провокацией. Он с невозмутимым видом задавал крамольные вопросы и высказывал крамольные суждения. Крамольные, разумеется, не с точки зрения советской власти, – этим нас было не удивить, а по отношению к священным догмам либеральной интеллигенции. Например, он мог неожиданно перебить собеседника, толкующего о гражданской ответственности: «Ответственность? Перед кем и за что? Почему мы должны отвечать за действия уродов со Старой площади?» И оппонент, у которого внезапно выбивали почву из-под ног, вынужден был самостоятельно и мучительно защищать положения, которые до разговора считал самоочевидными.
Мне кажется, это и было целью Айхенвальда. Он никого и ничему не учил в обычном смысле этого слова – он заставлял своих собеседников сомневаться, думать, искать ответы, разбираться в самих себе. И если ему удавалось кого-то отговорить, так сказать, «выйти на площадь», он считал это правильным: раз человека можно отговорить, значит, он не готов к площади, значит, площадь ему не нужна. Впрочем, большинство Юриных учеников все равно в той или иной форме «вышли на площадь».
И еще мне кажется, что это была не совсем игра, а может быть, совсем не игра: он каждый раз искренне и заново искал ответы на вечные вопросы. Много лет он писал книгу своей жизни – «Дон- Кихот на русской почве». Это блестящее эссе о феномене кихотизма, т.е. о преломлении одного из вечных мифов европейской культуры в культуре российской. Но проблематика и, как мне кажется, мотивы этого исследования были теснейшим образом связаны с необходимостью осмыслить опыт правозащитного движения, разобраться в мироощущении правозащитников, Дон-Кихотов советской эпохи.
Сам Айхенвальд не был, по-моему, ни Дон-Кихотом, ни Санчо Пансой. Чтобы обозначить его роль в специфической культуре советского, точнее, московского диссента, надо искать другие литературные ассоциации. О Хулио Хуренито я уже вспоминал, но в Юре не было ни тени грошового демонизма эренбурговского героя. Его метод интеллектуальной провокации – это скорее метод Кандида, мудреца, прикидывающегося простодушным.
Однако я подозреваю, что его истинным героем был ростановский Сирано де Бержерак – рыцарь, как Дон-Кихот, но, кроме того, еще и дуэлянт, поэт, насмешник. Переводя эту пьесу для театра «Современник» в 1964 году, он вставил туда целый монолог, не имеющий ничего общего с текстом Ростана и очень много общего с самим Айхенвальдом:
Да, я понял железную логику века,
Где ни Дьявол, ни Бог никого
не спасут.Я спасу не себя.
Я спасаю пример человека,Для которого совесть –
единственный праведный суд…
В сущности, об этом же и последняя фраза айхенвальдовского эссе о Дон-Кихоте – цитата из древнего китайского философа, который превыше всего ценил способность человека «возносить свой дух, ни на чем его не основывая».
Эта формула духовной свободы и есть, на мой взгляд, исток и итог диссидентства 1960-х годов.
Даниэль А.Ю.
Текст прозвучал
на Радио «Свобода»