В июле 1941 года, когда немецкая армия захватывает одну за другой республики Советского Союза, в Саратове судили опаснейших врагов пролетарского государства – группу школьников и студентов. Судили по статье, самой известной в самой свободной стране, 58-й, пункты 10 и 11. Пропаганда, агитация и – организация! Организацию придумали, понятно, сами энкаведешники: лишь в зале суда некоторые из обвиняемых впервые увидели друг друга.Они читали и восхищались Пастернаком, Бабелем, Ахматовой, Цветаевой. И «шли в крестовые походы на Лебедева-Кумача», как сказал о друзьях своей предвоенной юности Наум Коржавин.

Среди получивших свой срок 15 июля 1941 года был и Анатолий Левиновский, студент двух факультетов университета – историко-филологического и механико-математического. Его лагерные университеты не могли и присниться нижегородскому Буревестнику.

* * *

Весна 1954 года. Саратовский оперный театр. Едва отзвучала

увертюра, еще не успел открыться занавес, как в наступившей тишине кто-то выкрикнул с верхнего яруса:

– Долой советскую власть!

– Долой правительство Маленкова–Молотова!

– Да здравствует дружба с народами Югославии!

Первые два призыва понятны, а два последних нужно, видимо, пояснить. В ту пору, как вещала советская пропаганда, в Югославии правила кровавая клика Тито–Ранковича, а потому дружить с этой страной строго-настрого воспрещалось. А Четвертый Интернационал был создан Львом Троцким для подготовки мировой революции и для борьбы со сталинским режимом.

Зрители на миг оцепенели. В советских фильмах и спектаклях даже самым отпетым врагам не дозволялось возглашать столь чудовищные лозунги; они должны были сквозь зубы признавать безнадежность борьбы против трудового народа, силищу советской власти.

Конечно, агенты в штатском и патриоты-доброхоты схватили и жестоко избили врага народа.

Это был Валентин Поляков, уже школьником прочитавший историков, философов, писателей, о самом существовании которых его сверстники и не догадывались. Он понял, что Сталин истреблял вовсе не агентов международного империализма, а своих личных соперников в борьбе за власть. Газетная же шумиха о фантастических стахановских рекордах, о сказочном расцвете страны – дикое вранье: потому-то и перестали публиковать контрольные цифры (их-то Валентин знал наизусть.) пятилетних планов, предпочитая потчевать трудящихся мифическими процентами.

Когда Сталин умер, Поляков решил, что настал час призвать народ к борьбе против тиранического режима. Его арестовали и поместили в психушку.

Поляков учился в педагогическом институте, но чаще его видели на филологическом факультете университета. Здесь Поляков слушал лекции великого филолога и историка Юлиана Григорьевича Оксмана, фактически отбывавшего в Саратове ссылку после гулаговской десятки.

* * *

В 30-е годы Оксман был заместителем (фактически – директором) Пушкинского Дома, возглавлял подготовку пушкинского юбилея 1937 года. Роковой для отечественной истории год встретил в тюрьме. Лубянские пушкиноведы с подачи корифея всех наук обвинили ученого во вредительстве: он настаивал на научном комментировании академического полного собрания сочинений Пушкина!

В Саратовским университете петербургский ученый, завораживавший слушателей лавиной неизвестной информации, емкими и неожиданными оценками, парадоксальными гипотезами и концепциями, не таивший своего отнюдь не благоговейного мнения о саратовских коллегах, не мог, понятно, надеяться на их особую симпатию. Местные преподаватели, привыкшие чеканить шаг по последней передовице «Правды», не понимали и не принимали трудов Оксмана, усматривая в них – и не без основания! – покушение на марксистскую догматику. Особенно остервенело нападали на капитальное исследование Оксмана о письме Белинского к Гоголю (через несколько лет эту работу признают гордостью отечественной науки), где впервые тщательно реконструировался по сохранившимся спискам текст письма, пересматривалась по существу ленинская оценка письма как революционного документа (об этом не раз писал друг и ученик Юлиана Григорьевича историк В.В.Пугачев).

Можно только догадываться, какой бурный поток доносов катился в Серый дом от потомственных доярок и шахтеров обоего пола!

Оксман, не склонный жаловаться и печалиться, в письмах к своему другу М.К.Азадовскому сравнивал свое саратовское житье с концлагерем: «Пять лет в Саратове были более суровой школой для духа, чем десять лет Колымы <...> (25 декабря 1951 г.); «Жить осталось очень недолго, а каждый год в Саратове мне стоит пяти – в лучшем случае» (17 июня 1952 г.). И афористическая итоговая за-пись: «Как вы себя чувствовали в Саратове в эти годы? – Как еще живая чернобурка в меховом магазине».

Черной зимой 1953 года, когда после сообщения ТАСС о врачах-отравителях в свободном от свободы Советском Союзе забушевал с невиданной яростью антисемитский ураган, партбюро филологического факультета по всем правилам политического сыска занялось фабрикацией дела Оксмана. Повсюду рыскали партищейки, выискивая компромат на профессора и участников его семинара. Доцент-щедринист-коммунист Е.Покусаев, даже внешне похожий на популярного щедринского героя, на лекциях гневно восклицал: на факультете проповедуются меньшевистские взгляды! Подразумевался, конечно же, Юлиан Григорьевич, поскольку у всех прочих преподавателей вообще никаких взглядов отродясь не водилось.

И только нежданно-долгожданная смерть генерального корифея и палача помешала всем партийным и беспартийным гончим, всем платным и бесплатным доносчикам до конца раскрутить дело Оксмана.

* * *

Александру Романову удалось закончить исторический факультет только спустя четверть века после того, как он стал студентом. Один из организаторов «Группы революционного коммунизма», он был арестован в конце августа 1969 года.

Организация, куда входили студенты нескольких саратовских вузов, была на сей раз не художественным творчеством кагэбэшников, а абсолютно реальной. Ее участники пришли к убеждению, что идеалы Октябрьской революции преданы советскими руководителями; в стране построен не социализм, а государственный капитализм, правящий класс – бюрократия, остальное население – эксплуатируемый класс; надо создавать подпольные кружки, потом объединить их в партию, а та уж подготовит новую социалистическую революцию. Студенты сравнивали упоительные ленинские мечтания («Государство и революция») о всеобщем равенстве, о социализме без бюрократии с советской системой, когда все тотально контролируется партийным аппаратом, а у обкомовского секретаря куда больше власти, нежели у любого хана или султана.

Участники группы внимательно следили практически за всей текущей периодикой, выбирая материалы для своих статей на политические и экономические темы, изучали малодоступные (фактически – запрещенные) материалы партийных и коминтерновских съездов 20-х годов, где можно было вычитать о росте бюрократизма в стране, об усилении государственно-капиталистических тенденций, о формировании нового класса (конечно, в 20-е годы этого термина еще не было: первым научно проанализировал суть коммунистической бюрократии Милован Джилас в своей пророческой книге «Новый класс»).

В январе 1970 года областной суд приговорил семерых участников «Группы революционного коммунизма» к различным срокам заключения – от 3 до 7. Александр Романов получил 6 лет. Отсидел срок полностью, отказываясь подавать прошение о помиловании. Об истории «Группы революционного коммунизма» подробно рассказано в интереснейших мемуарах Романова «Время собирать камни» (Волга. 1996. № 5–6).

* * *

В те дни, когда в Саратове узнали о суде над Александром Романовым и его друзьями, двадцатитрехлетний Валерий Белохов, первокурсник-заочник исторического факультета, решил создать подпольный кружок. Валерий и десять его единомышленников объединились в «Союз прогрессивного социализма». Они разделяли позиции правой социал-демократии, были сторонниками шведской модели социализма.

Союз выпустил первый номер (он же оказался и последним) журнала «Время перемен». На обложке – профиль Ленина. Белохов надеялся таким способом увлечь более широкий круг читателей, тех, кто сверял новые веяния с ленинским учением: им легче было бы воспринять иные идеи, иной взгляд на советскую действительность.

Подпольщики задумали создать первую в Саратове свободную радиостанцию; она должна была действовать в пределах города, рассказывать правду о положении в стране, о противозаконных действиях местных и центральных властей. Идея, увы, актуальная и сегодня.

Учредительную конференцию «Союза прогрессивного социализма» провести не удалось. Осенью 1972 года участники Союза были арестованы. Но инсценировать в Саратове еще один громкий политический процесс партначальство не отважилось. Валерия Белохова судили одного и приговорили к 5 годам заключения.

* * *

Выпускник физического факультета университета двадцатипятилетний Александр Комаров решил в конце 1979 года создать в Саратове филиал Московской Хельсинкской группы. КГБ сразу же пресек его правозащитную деятельность широко используемым в те годы профилактическим приемом. 20 января 1980 года Александра насильно увезли в психбольницу. О внесудебной расправе над саратовским правозащитником тогда же сообщили «Хроника текущих событий» (вып. 56), бюллетень Кронида Любарского «Вести из СССР» 1980. №2, 10). О Комарове читаем и в книге Людмилы Алексеевой «История инакомыслия в СССР» (1984).

* * *

В 1984 году кагэбэшники отобрали у Анатолия Яковлевича Сандлера, преподавателя физико- математического факультета, машинописный экземпляр романа Солженицына «В круге первом».

Сандлер тридцать лет преподавал в университете. Фронтовик. Талантливый математик. Заводила на всех юмористических вечерах. Любимец студентов. Никогда не стеснялся открыто и резко высказывать свое мнение, именовать героев героями, а холуев – холуями. После публикации в 1972 году в областной партгазете «Коммунист» клеветнической статьи «У позорного столба» (о самиздатчиках) организовал сбор денег для тех, кого выгнали с работы. Конечно, давно был на прицеле тайной полиции.

12 июля 1984 года Анатолия Сандлера официально предупреждают в КГБ: если будет хранить подобные книги, то против него возбудят уголовное дело по статьям 70 и 190, пункт 1. Стращают с наглым перебором: уж на 70-ю статью дело ну никак не вытянешь. В тот же день – завидная синхронность действий КГБ и СГУ – Сандлера срочно вызвали к ректору Богомолову. Скоропалительное судилище над честным и независимым ученым свершили вместе с Богомоловым проректор Кашкин, университетский парткомыч Денисов, декан факультета Бурмистров, секретарь факультетского партбюро. Участника войны, талантливого преподавателя выгнали из университета. И тут же вычеркнули из списков ветеранов войны. Бдить так бдить!

Но даже в те времена не все кидались с такой лакейской суетливостью выполнять карательные указания известных органов. После публикации в 1983 году в «Коммунисте» очередной статьи профессионального лжеца и пропойцы Пролеткина ректор экономического института Иван Михайлович Герман решительно отказался по клеветническим наветам уволить выдающегося историка Владимира Владимировича Пугачева. Того самого Пугачева, которого за несколько лет до этого заставили уйти из университета.

Мужество всегда могло побеждать страх, честь и совесть могли устоять перед оголтелым натиском злобы и лжи.

Саратов