1. БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ
В «ЗОНЕ БЕЗОПАСНОСТИ»
ПО ОФИЦИАЛЬНЫМ СООБЩЕНИЯМ, в начале февраля 2000 года федеральные силы ликвидировали в окруженном Грозном вооруженное сопротивление и полностью взяли под свой контроль плоскостную Чечню. Командование федеральных сил заявило, что боевикам из Грозного был преднамеренно открыт коридор, ведущий их на минные поля и к засадам, остатки же чеченских отрядов теперь блокированы в горах.
Однако эти источники практически ничего не сообщали о том, что же происходило в тех селах, на которые боевикам был открыт коридор.
Вот свидетельства людей (двух из многих), вышедших из села Катыр-Юрт, которое было включено федеральным командованием в «зону безопасности».
Из рассказа Руслана Бочаева, 1966 г.р., жителя села Катыр-Юрт, вышедшего оттуда 5 февраля:
Ранее – и в прошлую войну, и в эту – в Катыр-Юрте разрушений почти не было. В село вошли боевики, покинувшие Грозный; рано утром, около 4 часов, они покинули село.
Примерно через полчаса – час начался массированный обстрел, разрушены и горят дома, много погибших. Погибла семья Гихаевых (около 8 человек), у Хасиевых разбомбили дом...
О существовании «коридора» узнал случайно, через соседей. Сам «коридором» не воспользовался – не верил военным. Вместе с еще двумя жителями полз по полям на Ачхой-Мартан. Видел, как двигавшаяся по «коридору» колонна беженцев подвергалась обстрелу.
Из рассказа Юнусова Абухара, жителя села Катыр-Юрт, брата отца раненого Юнусова Кемрана, 10 лет ухаживающего за ним в травматологическом отделении Назрановской больницы; родители, братья и сестры Кемрана также ранены, находятся в Ачхой-Мартановской больнице.
Семьи двух братьев Юнусовых живут на окраине Катыр-Юрта. 4 февраля 2000 г. центр села начали бомбить. Само село было блокировано, вошедшие на окраину федералы заставили обе семьи спуститься в подвал и открыли по ним огонь из подствольных гранатометов. В подвале находились один из братьев, жены обоих и дети: 3 девочки и 4 мальчика, самому старшему – 12 лет; все были ранены. Родственники смогли забрать раненых Юнусовых через сутки – не подпускал снайпер, бомбили весь день и всю ночь.
5 февраля около 7 часов утра жители вышли на дорогу, ведущую на запад, к Ачхой-Мартану. Встретившие их военные скомандовали: «За 4 минуты всем обратно в село, иначе расстреляем в упор». Машины развернулись, но назад не поехали. Транспорт и пеших беженцев согнали с дороги и около часа держали на поле. Из Ачхой-Мартана подъехали автобусы за ранеными женщинами и детьми, но сесть в них не дали. Около 10 часов утра все пошли пешком.
На посту проверяли документы, взрослых раненых мужчин не пропускали, отправляли обратно
в село.
Всего при бомбардировке, обстреле и последовавшей «зачистке» в селе Катыр-Юрт погибли порядка двухсот мирных жителей, хоронили их в вырытой экскаватором братской могиле. Вместе с боевиками из села ушли до четырехсот мужчин, местных жителей – они знали и цену «коридору», и что произошло в селе Шаами-Юрт, откуда боевики пришли в Катыр-Юрт.
Из рассказа жительницы села Шаами-Юрт:
Село подвергалось интенсивному обстрелу, более 20 часов жители не могли выйти из подвалов. О возможности выйти в течение двух часов на запад по трассе Ростов–Баку узнали случайно. При выходе всех мужщин в возрасте от 17 до 50 лет забрали и увезли в неизвестном направлении; до сих пор ничего не известно о них.
Аналогичная картина складывается из рассказов других беженцев из сел Закан-Юрт, Шаами-Юрт, Катыр-Юрт, через которые поочередно прошли уходившие из Грозного в горы чеченские боевики.
Федеральные войска оказались неспособны блокировать их выход оттуда – как ранее через «сплошное кольцо окружения» из Грозного на Алхан-Калу. При ближайшем рассмотрении цели федеральных войск на равнине не достигнуты, о победе рапортовать рано.
Боевики успевали уходить и от «точечных ударов», ракетно-бомбовых и артиллерийских, которые вели к разрушениям и многочисленным жертвам среди мирных жителей. Задержания с целью «фильтрации» также проводились неизбирательно: отряды боевиков шли по бездорожью и складкам местности от села к селу на юг, в горы, задерживали же мирных жителей, выходящих на запад по дорогам. Боевики ушли в горы. Их потери, очевидно, будут успешно восполнены за счет родственников убитых мирных жителей и мужчин, спасающихся от «фильтрации». Они сохранили силы для долговременной партизанской войны, а значит, они снова будут входить в населенные пункты и уходить оттуда, а федеральные же войска – окружать, бомбить, «фильтровать».
Победа и близкий мир по-прежнему существуют лишь в «виртуальной реальности» официоза, как и прочие фантомы: «гуманитарные коридоры», «точечные удары», «сплошное кольцо» и «зона безопасности».
«Гуманитарные коридоры» для выхода мирных жителей открывались на короткое время и не были безопасны для передвижения, люди не были о них оповещены.
Самое страшное, что это происходит в так называемой «зоне безопасности», объявленной федеральным командованием.
2. «ЗАЧИСТКИ» В ГРОЗНОМ:
ГРАБЕЖИ И УБИЙСТВА
В конце января 2000 г. федеральные силы, закрепившиеся на окраинах Грозного, предпринимали безуспешные попытки овладеть городом. Одновременно в контролируемых ими кварталах они проводили «зачистки». Свидетельства о том, как это было, уже обнародовались Human Rights Watch и «Мемориалом» (рассказ Натальи Гончарук см. в ст. Л.Графовой «Убийства с улыбкой». «Новая газета». № 6. 14-20.02.2000. с.7). Вот выдержки из записанного в больнице рассказа другой выжившей при «зачистке» женщины, Хеды Махаури:
21 января я вместе с Ларисой и неизвестной мне женщиной вышла из бомбоубежища, где мы жили. Мы решили, воспользовавшись затишьем, посмотреть на свои дома в Ташкале Старопромысловского района. Когда мы свернули за угол, увидели солдат – они грузили в машину вещи, которые выносили из дома. Зная, чем заканчиваются подобные встречи для свидетелей, мы поспешили вернуться назад, но солдаты нас заметили и быстро подбежали к нам.
Назвав нас информаторами боевиков, они нам для выяснения обстоятельств приказали следовать вместе с ними в комендатуру. Для начала они забрали у нас документы и некоторые личные вещи.
По дороге в так называемую комендатуру нас остановили, хотели завести в полуразрушенный дом, но мы в это время, предчувствуя неладное, стали просить: «Не убивайте нас, у нас дети, мы никому не расскажем, что вы здесь делали». Эти слова на них воздействовали так, что незамедлительно последовала автоматная очередь. Сначала они расстреляли нашу спутницу, женщину, которая стояла внизу лестницы, не желая входить в дом, и умоляла их не стрелять. Мы с Ларисой в это время стояли на пороге дома. Через несколько секунд такая же участь постигла и нас. Я в это время стояла за спиной у Ларисы. Наверное, это и спасло мне жизнь, весь удар приняла на себя Лариса. Я получила сквозное ранение спины и при падении сильно ударилась головой о бетонную лестницу и потеряла сознание.
Очнулась я от боли в ухе. С него сорвали серьгу. Другую сережку, как ни странно, сняли, если так можно сказать, аккуратно. Понимая свое положение, я продолжала притворяться мертвой. Тут они взялись за перстень, он им не поддавался. Один из них попросил у другого нож, но в это время ему удалось снять с пальца перстень. Я опять потеряла сознание.
В очередной раз я очнулась от сильной боли в ногах, запаха бензина и дыма. Мы уже лежали под подожженными матрасами, все трое вместе. В это время я услышала гул мотора отъезжающей машины, наверное, это и придало мне силы. Я смогла встать на ноги и даже сделать несколько шагов, после чего вновь упала...
В Грозном все еще остаются очень много мирных жителей. Я очень за них беспокоюсь. В школе 54 дислоцируется СОБР (Специальный отряд быстрого реагирования) МВД, члены которого проявляют особую жестокость к мирным жителям. В основном, бойцы этого отряда и занимаются мародерством. У меня создалось впечатление, что они никому не подчиняются, что хотят, то и творят.
Описанное Х.Махаури нельзя квалифицировать иначе, как преднамеренное убийство мирных жителей. «Мемориал» располагает несколькими рассказами людей, уцелевших при «зачистках», но они и не могут быть многочисленны: свидетели остаются в живых лишь по случайности.
У нас нет оснований утверждать, что подобное творится в Чечне повсеместно – в некоторых населенных пунктах установились нормальные отношения между местными жителями и федеральными частями. Но имеющиеся у нас свидетельства достаточны, чтобы констатировать отсутствие безопасности и условий для возвращения беженцев на «освобожденных территориях». Кроме того, грабежи и убийства мирных жителей неизбежно будут подпитывать мобилизационную базу чеченских отрядов.
14 февраля командование федеральной группировки объявило о закрытии Грозного для возвращающихся туда мирных жителей, видимо, теперь это блокирование будет надежно и скроет следы совершенных преступлений.
Гибель большого числа мирных жителей, в том числе и преднамеренные убийства, многочисленные исчезновения, произвольные и незаконные задержания людей, подозреваемых в связях с чеченскими боевиками, позволяют говорить о кампании террора, развязанной в Чечне федеральными силами.
Главный военный прокурор РФ Ю.Демин на встрече с членами миссии, состоявшейся 11 февраля, сообщил только о том, что войска Министерства обороны потеряли в Чечне около 1000 человек убитыми и что число погибших мирных жителей можно будет установить лишь после завершения «контртеррористической операции». Он заявил, что свидетельства, собранные миссией в лагерях беженцев, недостоверны и что по крайней мере третья часть беженцев – скрывающиеся террористы. Он также заявил, что террориста можно определить «по возрасту, полу, телосложению, косвенным признакам ношения оружия или сбритой бороде». Объяснения прокурора не повлияли на выводы миссии.
Между тем ситуация в лагерях беженцев Карабулак, Спутник, Северный, принявших свыше 22 000 человек из 210 000, находяшихся на территории Ингушетии, приближается к грани гуманитарной катастрофы. Детское питание для новорожденных по-прежнему отсутствует. Люди страдают от холода и простудных заболеваний, от недостатка продуктов питания.
Их правовое положение до сих пор не определено – этим людям, число которых ежедневно увеличивается на 500 человек, не предоставляют статус вынужденного переселенца, который давал бы определенные права. Беженцы убеждены, что федеральные власти поддерживают неприемлемые условия их жизни с тем, чтобы вынудить покинувших Чечню людей вернуться обратно, в так называемую «зону безопасности», где возобновились или могут возобновиться боевые действия.
«Мемориал» и FIDH требуют:
- немедленно прекратить «контртеррористическую операцию», ведущую к массовой гибели гражданского населения;
- немедленно допустить в зону конфликта на территорию Чечни гуманитарные и неправительственные организации, в первую очередь для оказания помощи раненым;
- Немедленно предоставить вынужденным переселенцам из Чечни соответствующий статус, поскольку невозможно их возвращение в разрушенные города и села;
- FIDH и «Мемориал» призывают международное сообщество обратиться к российскому руководству с требованием соблюдать международные соглашения, в частности Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, ратифицированную Российской Федерацией в 1998 г.
3. СИСТЕМА «ФИЛЬТРАЦИИ» В ЧЕЧНЕ И ПРИЛЕГАЮЩИХ РАЙОНАХ
В последние недели многие средства массовой информации уже сообщили о положении в «фильтрационных лагерях», созданных федеральными силами на территории Чечни. В феврале об этом писали западные издания, а в марте – и российские. Со слов освобожденных оттуда людей, они свидетельствуют о пытках, жестоком обращении и невыносимых условиях содержания. Чаще всего говорится о «фильтрационном лагере» в Чернокозово в Наурском районе Чечни. Особенно много стало известно после возвращения в Москву корреспондента радио «Свобода» Андрея Бабицкого, содержавшегося в Чернокозово во второй половине января. Действительно, эта бывшая колония строгого режима – самый крупный из ныне действующих пунктов фильтрации.
Но, во-первых, лагерь в Чернокозово – не изолированный объект, а лишь элемент целой системы «фильтрации». Во-вторых, это действительно функционирующая система, созданная для выполнения определенных задач. То, что происходит там, нельзя свести к отдельным эксцессам – это следствие последовательного применения сил и средств, выбранных для решения поставленной задачи. Иначе говоря, это явление системное. Ниже мы прилагаем два свидетельства людей, прошедших «фильтрацию».
В начале прошлой войны «Мемориал» уже писал о системе «временных фильтрационных пунктов»; после ее окончания собранные свидетельства были обобщены. Ниже мы даем необходимый, по нашему мнению, краткий комментарий к событиям войны нынешней.
3.1. Краткая справка
ЗАДАЧЕЙ системы «фильтрации» как в прошлой, так и в нынешней войне, является содержание лиц, задержанных по подозрению в участии в незаконных вооруженных формированиях, и проведение дознания. По его результатам задержанные должны быть либо отпущены, либо переведены в иные пенитенциарные учреждения. По своему статусу «фильтрационные пункты» (таково было их официальное наименование в прошлую войну; теперь так их называют по привычке) различны. Большая их часть официально называется изоляторами временного содержания (ИВС). Одни из них организованы при вновь созданных районных отделах внутренних дел, другие (в Толстой-Юрте и на станции Червленная-Узловая) существуют отдельно. В эту войну два места содержания имеют статус следственного изолятора (СИЗО): один, действующий, – в Чернокозово, второй, строящийся, – в Грозном. В СИЗО возможно длительное содержание подследственных.
Хотя в ИВС при райотделах несут службу сотрудники МВД, в крупных фильтрационных пунктах в основном этим занимаются «специалисты»: оперативники и спецназ Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) Министерства юстиции РФ.
В СОСТАВ этой системы входят:
- временные места содержания задержанных на блокпостах и
в расположении воинских частей. Чаще всего это просто глубокие ямы;
uизоляторы временного содержания при создаваемых на «освобожденных территориях» районных отделах милиции;
uкрупные «фильтрационные пункты»: СИЗО в Чернокозово на территории бывшей колонии строгого режима, имеющие статус ИВС подземный бункер в районе Толстой-Юрта (где содержались раненые участники чеченских вооруженных формирований) и состав вагонов для перевозки заключенных («вагонзаков») на станции Червленная-Узловая.
Оттуда задержанных могут этапировать в места содержания на территории России. В первые месяцы войны были сообщения о «фильтрационном пункте» в «вагонзаках» в Моздоке. Теперь их перевозят в следственные изоляторы в Ставропольском крае и в Дагестане. В этих пунктах система «фильтрации» сопрягается с пенитенциарной системой Российской Федерации.
Так, по сообщению «Радио России», 8 марта Главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции РФ в своем официальном заявлении сообщило, что в железнодорожных вагонах на станции Червленая-Узловая содержатся задержанные непосредственно в ходе боевых действий. По мере установления их причастности к незаконным вооруженным формированиям в течение 3–10 суток они направляются в следственные изоляторы, расположенные в Чернокозово, в Дагестане и в Ставропольском крае.
Так, по сообщению агентства ИТАР-ТАСС, 24 февраля министр юстиции Ю.Чайка заявил, что более 250 ранее содержавшихся в Чернокозово арестованных были этапированы в Ставропольский край. Следует отметить, что эта разгрузка чернокозовского СИЗО была проведена накануне приезда в Россию 25 февраля экспертов европейского комитета по предупреждению пыток, которые намеревались посетить СИЗО в Чернокозово.
Как было сказано выше, охраной ряда мест содержания задержанных на территории Чечни занимаются подразделения спецназа Главного управления исполнения наказаний (ГУИН) Министерства юстиции РФ. И вряд ли обращение с задержанными здесь может быть лучше, чем в пенитенциарных учреждениях России. Но в Чечне на это накладывается также и ожесточение войной, и ощущение своей полной безнаказанности – и в целом картина мало отличается от того, что мы знаем по фильтрационным пунктам прошлой войны.
Другая важная структура, с которой также сопрягается система «фильтрации», – армейская разведка и «спецназ», что также накладывает на нее специфический отпечаток.
Обычная практика спецназа в ходе боевых действий – уничтожение пленных после «форсированного допроса». Сами методы допроса, соответственно, отличаются край ней жестокостью. Переправлять в вышестоящие штабы для дальнейших допросов предполагается только особо ценных пленных. Очевидно, что подобная практика подразумевает полную секретность и во всяком случае не предполагает фиксацию факта задержания в едином реестре.
Напротив, советская (а теперь российская) система мест заключения, даже при тотальном засекречивании, предполагает строгий учет движения заключенных, осуществляемый «спецчастью».
«ФИЛЬТРАЦИЯ» предполагает наличие массива «фильтрационных дел» или, по крайней мере, наличие списка лиц, подлежащих задержанию. Между тем и к началу боевых действий, и даже теперь, через полгода, подобный список, по-видимому, отсутствует.
В связи с этим неизбежно возникают два обстоятельства.
Во-первых, неизбирательные задержания: именно об этом свидетельствуют и многочисленные свидетели, и люди, освобожденные из лагеря.
Так, в ночь с 28 на 29 января в селе Старые Атаги были задержаны и отправлены на фильтрапункт более 60 жителей. Накануне в селе были произведены два выстрела по федеральной комендатуре. Была осуществлена «проверка паспортного режима», задержания проводились по ее итогам (так, на фильтрапункт были отправлены два брата, в начале 90-х жившие в Прибалтике).
Очевидно, что федеральные силы, с одной стороны, не имели представления о том, кого же следует задерживать, а с другой – задержали заведомо больше людей, чем могли быть причастны к обстрелу.
О неизбирательном задержании выходивших из села мужчин рассказывали жители и других сел.
Во-вторых, при неизбирательных задержаниях становится неясен даже круг вопросов, которые могут быть заданы задержанному. При отсутствии предварительно собранных материалов, какой-либо доказательной базы следователи и дознаватели добиваются от задержанных личного признания. Этому служат избиения, пытки, жестокое обращение.
Данная система неэффективна и контрпродуктивна – даже если стать на позицию ее создателей. Она способствует росту рядов чеченского сопротивления.
Например, после неизбирательного задержания мужчин из села Шаами-Юрт многие жители села Катыр-Юрт мужского пола, чтобы избежать «фильтрации», ушли оттуда не вместе с беженцами, а вслед за боевиками в горы. Очевидно, что распространяющаяся среди чеченцев информация о положении в фильтрационных пунктах тоже способствует росту сопротивления (впрочем, как и иные неизбирательные действия федеральной стороны – обстрелы, бомбардировки и т.п.).
Неизбирательность при задержаниях (как и при ведении боевых действий) является следствием плохой разведки, планирования и управления.
Способы, используемые федеральной стороной, дабы компенсировать эту неизбирательность, – массовые задержания и применение физического воздействия – также не решают проблему, усугубляя как преступный характер системы «фильтрации», так и побочные последствия ее деятельности.
НЕКОТОРЫЕ РЕКОМЕНДАЦИИ
1. Инспекция международными организациями должна носить комплексный характер. Администрация может легко подготовиться к инспекции отдельного пункта, переместив куда-либо часть задержанных; скрыть работу всей системы невозможно.
2. Необходима проверка первичной учетной документации – книг регистрации, картотек, компьютерных баз данных. Проверка должна коснуться как фильтрационных пунктов на территории Чечни, так и СИЗО в соседних регионах. Полная фальсификация учетной документации либо выделение «чеченской» картотеки сложно и маловероятно.
3. Необходимо требовать строжайшего учета задержанных с самого первого момента, независимо от принадлежности задержавших их сил. Это может препятствовать «исчезновению» людей и облегчит последующие инспекции.
3.2. Рассказ записан представителями Международной федерации лиг прав Человека и «Мемориала» Николь Фильон и Александром Черкасовым 9 февраля 2000 г. в селе Яндаре, Ингушетия. Рассказчик просил не называть его имя
Я выехал в северный район, в Наур, 15 января. Я должен был поехать в село Комсомольское, где были мои жена и ребенок. Здесь, в Ингушетии, в Карабулаке, я учился в автошколе и 14 января получил права. Со мной были моя мать и двоюродный брат.
У меня с собой из документов была справка «форма 9» (заменяющая паспорт. – Прим. ред.) и справка, что я беженец («форма 7»). Не было проблем с тем, чтобы въехать в Чечню – на каждом посту проверяли и пропускали.
Не доезжая до Комсомольского, на посту «Калиновская» меня задержали. Проверив документы, мне сказали, что надо обратно ехать в Наур, в РОВД.
Они позвонили туда, ждали конвоя. На посту Калиновская проверили – нет ли следов от автомата, плечи проверяли, раздели до пояса. Они так же проверили и моего брата. Когда они нас проверяли, не били – только оскорбляли словами.
Меня отвели в яму и оставили там, закрыли – сверху была железная крышка. Глубина ямы была больше человеческого роста – 2 метра, мать не видела, куда нас увели под землю. В 4 часа нас задержали, пробыли мы в яме до комендантского часа, до 6 часов.
После 6 часов приехали за нами, сказали: «Выходите!» Приехали из сводного отряда ОМОН капитан и его подчиненные, водитель и 3 человека. У них были нашивки, но какие – не помню, они были без масок.
Нас вывели из ямы, приказали вытянуть правую руку, я подчинился. Брату сказали: «давай левую руку», надели наручники одни на двоих, затем ударили прикладом один раз в спину, брата также ударили и посадили в машину. На нас направили дуло автомата, сказали, что, если шевельнешься, – застрелю.
Мать все время просила, чтобы меня не задерживали, она была на улице, все время просила, чтобы меня отпустили, спрашивала, куда нас повезут. Они ответили, что это не ее дело, разберутся – отпустят. Она просила, чтобы ее тоже посадили в машину, чтобы знала, куда нас отвезут, села в машину. Я не боялся, что ее задержат, потому что женщин они не задерживают. Машина была «уазик», как «скорая помощь». Мама сидела, а мы сидели на полу.
Мы попросили воды, чтобы запить таблетку. У меня больны почки. Они не дали, сказав, что они мне не понадобятся. Я понял, что будут бить... Они еще сказали: «слово скажешь – убьем».
Мы приехали в РОВД. Нас с братом посадили в клетку – «обезьянник». До нас еще с восьми утра сидели четверо людей, двое были избиты. Избиты профессионально, не по лицу – следов не было видно.
Мне сказали, чтобы я отправил свою мать, что ей здесь нельзя находиться, они сказали, чтобы я отправил ее до комендантского часа, мы все равно ее выкинем, а там ее подстрелят люди из комендантской роты. Я уговорил ее, чтобы она ушла.
Затем подходили ко мне всякие солдаты, контрактники, милиционеры. Они были пьяные. Спрашивали, где работаю. Я ответил, что не работал, а учился. Тогда они спросили, где я учусь, я ответил, что в Государственном университете. Спросили: «Что, студент?» Я ответил: «Да». Он сказал, что тоже студент: «Я такой же студент, как и ты, у тебя автомат отняли, а у меня еще есть». На столе стояла в бутылке вода, мой брат попросил воды. Там были двое охранников, один другому сказал: «Они, по-моему, не знают, что здесь. Отведи их в Чернокозово, там их научат. Они не умеют подчиняться приказам, а там как миленькие научатся».
В клетке мы сидели с шести вечера до двух часов ночи – за все это время мне никто не говорил, за что меня задержали.
Потом четверых наших сокамерников повезли в тюрьму в Чернокозово, а на нас начали оформлять дело.
Дежурный забрал из дела справки, что мы беженцы, «форму 7» из дела, и выбросил в мусор. Я сказал: «Куда выкинул? Это документы, возьми назад». Он ответил: «Больше они тебе не понадобятся».
Нас начал допрашивать, не выводя из клетки, по-моему, начальник милиции. Он спросил: «Судимость есть?» Я ответил, что нет – он сказал: «Теперь будет. Да ты сиди, теперь будешь сидеть». Затем спросил, с кем ехал, зачем ехал, куда ехал. Потом он с моих слов писал объяснительную. Сначала у меня взяли объяснительную, а затем у брата. Допрос длился минут 10, он спрашивал и сразу писал. После допроса еще минут 20 нас подержали в клетке и отправили в ИВС, сказали – завтра утром выйдем. Мы этому не поверили.
Затем завели в дежурную и начали заново проверять, обыскивать, разорвали шапку, затем завели в изолятор. Сняли верхнюю одежду, осмотрели, отобрали верхнюю одежду, потом развели по разным камерам.
Моя камера была 2-местная, там сидело 6 человек. Я сидел в этом изоляторе 17 суток, только в этой камере я просидел 4 суток. Коек там не было. Там они периодически переводили нас из камеры в камеру, чтобы проверять, что мы говорим, и подставного к нам поселяли.
Людей привозили туда много. Одно село проверяли – 50 человек мужского населения привезли, проверяли паспорта, некоторых – треть, может быть – отпускали: «Эти пойдут домой, а остальные будут сидеть». Они вместе со мной в камере сидели. Очень часто этих людей уводили и приводили, отправляли в Чернокозово, Моздок и дальше.
Ночью, во время комендантского часа, заходят пьяные, построят и начинают бить. В камере разделяли по стенам: 3 человека к одной стене, 3 человека к другой – и бьют. Били руками, ногами, автоматами, прикладами – пока им не надоест. Били не рядовые, а офицеры: майор, капитан, следователи отдела.
Один человек, из станицы Ищерской, был при задержании жестоко избит, его еще дважды ударили ножом в грудную клетку. Если бы вовремя не оказали медпомощь, он бы там умер. Двое дежурных отвели его в медпункт. Этого человека потом не выпускали на свободу, пока он не поправился. Они знали, что он не виновен, но ждали, пока он выздоровеет.
На 16-е сутки зашли пьяные охранники, разбудили нас, сказали, чтобы мы обулись и выходили. Мы спросили, надо ли брать одежду? Нам сказали: «Не надо, вас все равно расстреляют!» Они выводили из всех камер. Нас было 27 человек, все мужчины, молодые – не только чеченцы, но и русские, и других национальностей. Начальник пришел и сказал: «Ребята, вы их, конечно, можете убить, но мне как начальнику ИВС придется лишний раз отчитываться. Я их могу списать, пойдемте расстреляем». Двое дежурных против них встали и не пускали (это те, которые обращались по-человечески). Пьяные хотели выстрелить в камеру, но дежурные не дали. И тогда нам сказали: «Отбой». Выстрелы иногда были слышны с улицы. В тюрьме стреляли один раз из пистолета, но куда они стреляли, я не знаю.
Начальник тюрьмы нам говорил: «Молитесь Богу, чтоб мы город не взяли! Если мы город возьмем, мы вам устроим 37-й год».
В туалет не выводили, когда пускали – если пойдешь, бить начинают, пока по коридору идешь. Только одна нормальная смена охраны была – и в туалет выводили, и на прогулку.
Пить воду нормальную нам не давали, там было только двое дежурных, которые давали нам пить. Остальные воду давали в бачке, где стирали свои вещи. Когда дежурные были нормальные, вода была чистая. Еду давали один раз в день – хлеб, полбуханки на 13 человек.
Сначала я спросил, за что меня держат, ведь сказали, что утром отпустят. Они ответили, что мне дали 3 суток до выяснения обстоятельств. Каких обстоятельств – не объяснили. Лишних вопросов не давали задавать.
Писать и передавать записки наружу тоже не давали. Мама пыталась встретиться – она там каждый день стояла на улице перед РОВД. Она приходила все 17 дней туда. Два-три дня говорили, что нас три раза в день кормят, не надо стоять здесь, после трех суток отпустят. Потом ей сказали, что к этим трем добавили 10 суток. Матери после 13 суток сказали, что нас отвезли в Чернокозово. В РОВД говорили ей, что нас тут нет, а я еще был там.
Моя мать подошла к прокурору, она показала документы, которые доказывают, что я учился в Карабулаке с 12 октября по 31 декабря. Она показала эти документы, а прокурор сказал: «Ничего, месяц отсидит, выйдет.»
На самом деле после 15 суток вызвали на допрос меня и моего брата. Следователь сказал, что мы обвиняемся в вооруженном сопротивлении федеральным войскам и что завтра нас отправят в Чернокозово. Я спросил: за что? Он объяснил: ст. 208 ч. 2. Потом они готовили эти документы, прокурора не было, и он не подписал эти документы ввиду отсутствия прокурора. Нас вернули в изолятор.
Мне предлагали подписать, что я – боевик. Эта бумага, что предлагали подписать, была напечатана. Со мной в камере сидели ребята – его с утра привозят, требуют подписать, он отказывался, и его стали бить, били, и он подписывал. Меня тоже били. Когда к следователю ведут, не бьют. От следователя приводили и били.
Через двое суток брата вывели на допрос, через минут двадцать привели обратно. Он мне сказал, чтобы я ничего не подписывал, когда меня повели вслед за ним на допрос. Мой брат подписал только свои показания. Его заставляли подписать подготовленное заранее дело, в котором говорится, что мы боевики.
Меня допрашивал следователь, спрашивал, где я был прошлую войну, я ответил, что был в Дагестане, дал адрес, фамилии людей. Он спросил, где я был в эту войну, – я ответил, что у меня была справка, номер зафиксирован на этой справке. Меня зарегистрировали на компьютере, я зарегистрирован, я прошел КПП. Я сказал, что у меня была справка, что я как беженец числюсь с 12 октября, но у меня ее отняли, когда я ее предъявил вам. Он спросил, где я жил. Я ответил, что в селе Яндаре.
Стали мне другую статью оформлять, подделку документов: ст. 307 ч.1. Сказали: «Бог даст, выйдешь!» – и отвели обратно. Допрос длился минут 30. Я ничего не подписал. Я подписал только свои показания. Нас завели обратно в изолятор.
Потом к четырем часам дня нас вызвали, выдали наши вещи и отпустили, больше ничего они нам не говорили. Документы не отдали – дали мне справку, что отобрали документы у меня, на ней фото. Справка – только для того, чтобы проехать сюда, в Ингушетию.
Просьба тех, кто там остался, чтобы им помогли, чтобы приехали журналисты и представители международных организаций.
3.3. Рассказ
Магомеда Давлетмурзаева
1974 года рождения, ингуша, проживающего в городе Карабулак (Ингушетия), ул. Чкалова, дом 8, записан сотрудниками Правозащитного центра «Мемориал» Элизой Мусаевой и Ахмедом Барахоевым в феврале 2000 г.
Он находился в следственном изоляторе в Чернокозово 15 дней – с 22.I. по 5. II. 2000 г.
22 января М.Давлетмурзаев вместе с товарищем Русланом Нагиевым (23 лет, чеченец, житель Грозного, район поселка Иванова) отправился в село Кень-Юрт. Там, по слухам, находилась, его мать. В середине дня 22 января их машину задержали на посту в Калаусе. Машину тщательно обыскали и, хотя в ней не нашли ничего противозаконного, М.Давлетмурзаева и Р.Нагиева задержали и отправили в Знаменское.
Далее идет изложение рассказа:
«На каком основании нас задерживают?»
Они никак не отреагировали. Сказали только, что мы – бандиты. Мне объявили, что раз я – ингуш и нахожусь на территории Чечни, значит я боевик – наемник, мне платят чеченцы. Мне сразу стали приписывать 208 статью («Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем»).
Я им объяснил, что ищу мать, хочу узнать, вышла она из Грозного или нет, можете проверить по такому-то адресу, но меня и не собирались слушать.
Нас с товарищем привезли в Знаменское, отобрали документы и оттуда через полтора часа отправили в Чернокозово на автобусе. Автобус, видимо, отходил этапом. Нас было 6 человек, я один – ингуш, остальные – чеченцы. В автобусе нас буквально запинали под сиденья, головой вниз. Того, кто был поплотнее или не мог пролезть из-за широких плеч, забивали под сиденья прикладами. Я не могу показать сейчас мою спину – она у меня вся изуродована.
Чернокозово называют следственным изолятором, на самом деле – это фильтрационный лагерь, а еще точнее – ад. Это бывшая колония, но все корпуса или разрушены, или непригодны, и заключенных содержат в ШИЗО – в штрафном изоляторе.
Когда мы подъезжали к лагерю, конвойный сказал водителю:
– Не подъезжай слишком близко, а то они слишком близко заходить будут.
Позднее мы поняли, что это значит: примерно на 50 метров, от автобуса до здания, выстраивается живой коридор из солдат. Мы должны были пробежать через этот коридор, опустив голову вниз. Оружия у солдат не было – у них были дубинки и ноги, и они нас били. В здании нас положили на пол и начали вызывать по одному в кабинет. Войдя в кабинет, самое главное – это не смотреть на лица. Если ты хоть с одним встретишься взглядом, глаза тебе выбьют, ослепнешь. Я знал их голоса, но не лица.
В кабинете они нагло раздевают человека и кладут на холодный бетонный пол, говоря при этом: «Вы чеченцы, вам наследства не надо». И вот так, держа совершенно голого человека на полу, они ведут допрос.
Среди моих вещей они нашли таблетки боралгина. Спросили: «Зачем они тебе?» Я, надеясь, что будут бить меньше, сказал, что я сердечник. Тогда ко мне подошел парень, он был в маске, и спросил: «Где болит?» Я сказал: «Сердце болит». Дальше он пинал меня, пытаясь попасть именно по сердцу, а потом спросил: «Ну, как сейчас, легче?» Это все в то время, когда я лежал голый на полу.
Допросили, спросили, как и где задержали. Я все объяснил. Дальше разогнали по камерам.
Я попал в камеру № 9. Камера ШИЗО рассчитана на 3 человек, нас запихали туда 21 человека.
По перекличке мы определили, что в ШИЗО находилось около 200 человек. Наверное, среди них были и боевики. Но, избивая, солдаты не знали, были это боевики или нет. Нас били подряд. Вот этим прессом они облегчали свою работу.
Периодически каждого выводят из камеры и начинают избивать. Тебя вызывают, в коридоре бывает 2-3 солдата, и, пока ты идешь, опустив голову, до дознавателя, тебя избивают.
Дознаватель обычно задает один и тот же первый вопрос: «Кого ты убил?» Я объяснил, что я не мог никого убить. Я просил их запросить ГАИ, ГИБДД. В 1995–1996 годах я ездил по маршруту Грозный – Прохладная, Грозный – Пятигорск. Номер моей машины: С-747–АЕ–20 RUS. Я зарегистрирован в журнале ГАИ, если не каждый день, то через день. Но им было бесполезно объяснять, они были пьяны до невменяемости.
Во второй камере содержали женщин, как молодых, так и старых. Я их не мог видеть, но кричали они страшно. Им было очень больно. Я избиения переносил легче, чем крики.
Ровно в 10 часов вечера поступает команда: «Тюрьма – отбой!» Мы в самом прямом смысле слова должны были рухнуть на землю. Неважно как, просто подкосить ноги. Если увидят, что кто-то из нас стоит, начинается ад.
Одно из составляющих ада – электрошок. Два провода подносят к телу, человек «вырубается». После этого человека обливают холодной водой.
Я подвергался электрошоку 4 раза. Когда по телевизору показывают эту камеру, ее легко узнать. Она вся обита кафелем. В правом углу висят эти провода. Они даже перед журналистами не соизволили убрать эти провода. У нас даже слезы выступили, когда мы увидели эти провода по ОРТ и НТВ.
Из камеры выводят по-разному. Если пофамильно, то, значит, вызывает дознаватель. Допрос – это избиение.
Могут просто вызвать, потому что ты им чем-то не понравился, и тогда избивают прямо у дверей в камеру в коридоре.
Когда избивают, спрашивают: «За что убивал?» Я отвечаю: «Я житель Ингушетии, я не мог никого убить».
Если ты физически слаб и теряешь сознание, они не спеша, спокойно идут за водой, приносят ее и обливают тебя. Они вообще стараются избить до потери
сознания.
Избиения продолжаются круглосуточно. У них меняются смены, поэтому отдыха у них нет. Если сравнить избиения днем и ночью, то можно сказать, что днем они нас по голове гладят. Если учесть, что в камере нас 21 человек, за эти 15 дней только у меня было (как мы это называли) 11 «боевых вылетов». Вызов продолжается 15-20 минут, и все это время
избивают.
Моему товарищу Нагиеву Руслану засунули в рот патрон и сзади пистон подожгли. Помимо того, что это взрывоопасно, у него чуть выше ротовой области все сожжено.
На 21 человека в сутки давали 5 литров воды. Жажда была постоянная. Кормили 1 раз в сутки холодной пищей, залитой водой, без хлеба.
Неудобно говорить, но мне еще повезло. В моей камере был туалет. Там, где его не было, было страшно. Если ты просился в туалет, во-первых, избивали, во-вторых, давали 45 секунд. Поэтому эти люди вообще старались не ходить в туалет. Всего в 5 или 6 камерах был туалет, проситься можно 1 раз в сутки. Как они обходились – пусть слушающий только догадается.
Если приносили передачу, то вначале в «кормушку» засовывают записку и говорят: «Пишите, что все получили. Претензий не имеем». И далее перечень продуктов. На руки человеку давали 40–50% от перечня.
Передачи они принимали неограниченно. Я думаю, это потому, что у них у самих было плохое снабжение, а за счет этого они подкармливались.
Подъем в 6 утра. Если они после этого видели, что ты хотя бы сел, вызывают и избивают индивидуально. Койки пристегиваются к стене, и по команде «подъем» надо было пристегнуть койку к стене. На койки мы укладывали тех, кто был в наиболее плохом состоянии. По 2 человека. Посередине стоял стол размером 1,8 на 2 м и две скамейки. Туда ложились те, кто был не в таком тяжелом состоянии. Остальные ложились на холодный бетонный пол.
За время моего пребывания был один смертельный исход. Ночью мы слышали, что избивают, но кого, не знали. Услышали, как в одну из камер зашел конвойный и спросил: «Вы можете по-чеченски говорить? Кажется, он умер». Вышедший парень закричал, заплакал, крикнул своим товарищам-сокамерникам: «Он умер!»
Один парень стал психически ненормальным. Тогда тоже вызывали сокамерников и просили посмотреть – он вменяем или нет.
Со мной в одной камере находились:
1. Махаев Иса, 31 год, из села Калиновка. Изуродован так, что родные не узнают;
2 Гучигов Зияуди из Толстой-Юрта;
3. Усманов Зелавди, 1974 года рождения, из Толстой-Юрта, тяжело раненный парень, которому не оказывали медицинскую помощь;
4. Гайчар Муса, глава администрации станция Червленная, 45 лет, не боевик;
5. Кухаев Моулди, Чеченец, из Аки-Юрта (это ингушское село, но в нем проживает много чеченцев);
6. Бабуев Магомед Хамидович, 57 лет, чеченец, из Аки-Юрта;
7.Мусаев Умар, с 15 молочного совхоза, 1972–1973 года рождения;
8. Алиев из Калауса. Ему прикладывали горячий кирпич к спине, зажигалкой поджигали руки;
9. Пашалиев Рамис Фарамозович;
10. Ужахов Магомед Магомедович, ингуш, 1972–1974 года рождения.
Это я помню тех, кто был в
наиболее тяжелом состоянии.
Самое страшное – после отбоя. Если кричат, например: «Пашалиев». Надо ответить: «Рамис Фарамозович, девятая камера». – «К выходу!» Это все. Выходишь, сразу наклоняешься: «Руки за голову, голову вниз». Избивают в среднем 15–20 минут. И так до утра. Самый большой отдых – в пересменку (т.е. смена караульных) между 6 и 8 часами утра. В это время можно как-то отдохнуть.
Когда нас привезли в Знаменское (в первый день задержания), там нас увидел брат моего товарища. Он передал нашим семьям, что нас задержали. Нас с товарищем выкупили – по 10 тыс. рублей за каждого.
В день моего освобождения я расписался, что претензий не имею, что ко мне относились очень хорошо и что я нигде не буду разглашать о своем пребывании в Чернокозове.
Вы скажите любому в Чернокозове, чтобы он подписал бумажку, что он убил Джона Кеннеди, любой подпишет.
У меня спросили: «Были ли у тебя деньги?» У меня было 900 рублей, но после этого перенесенного ада я не мог сказать, что у меня были деньги.
Когда меня вывозили из Чернокозово, то также прикладами загнали под сиденье в автобусе. В автобусе каждого избили и в селе Знаменском выкинули из автобуса. Это был мой процесс освобождения.
В Знаменском это происходило в районном отделе милиции – во временном отделении внутренних дел. Начальник милиции Надтеречного района – Дергачев.
Я могу сказать точно, что в Чернокозове бесчинствовал ростовский ОМОН, потому что я слышал, когда нас на автобусе еще туда привозили, они здоровались: «Как дела в Ростове?»
За все время моего пребывания в Чернокозово был один человечный случай. У Исы Махаева насквозь была пробита нижняя губа. Он по ночам дышал через эту «дырку». Он рассказывал, что какой-то подполковник заступился за него, когда его избивали, и потом спрашивал: «Кто тебя избил до такой степени?» Этот подполковник был, как мы поняли, следователь и приезжал из Моздока. Ису это спасло на 2–3 дня. Это время его не допрашивали, и он чуть-чуть отдохнул.
Он один раз попросил, чтоб ему рану зашили. Они избили его, били по этой ране, сделали ее больше.
После приезда какой-то комиссии в Чернокозово включают после 10-ти музыку (группа «Руки вверх»), чтоб в округе не было слышно криков людей. С тех пор эту «Руки вверх» я слышать не могу.
4. Ситуация в лагерях (городках) вынужденных переселенцев из Чечни, расположенных на территории Ингушетии 16–24 февраля 2000 .
Сообщение сотрудников Правозащитного центра «Мемориал»
В данном сообщении речь идет о положении в нескольких лагерях (городках) вынужденных переселенцев из числа расположенных на территории Ингушетии. Здесь не описана ситуация в крупном палаточном лагере «Спутник» и основной группе железнодорожных вагонов, стоящих на путях
в г. Карабулак. Также здесь не описывается положение вынужденных переселенцев, проживающих в различных хозяйственных (кроме лагеря в с. Яндырка) и общественных помещениях, а также в частном секторе.
Несмотря на некоторое улучшение со снабжением топливом лагеря «Северный» и водой лагеря в с. Аки-Юрт, в целом положение вынужденных переселенцев оставалось тяжелым и вызывающим тревогу. Более того, в некоторых аспектах ситуация ухудшилась.
Ряд вопросов, таких как прекращение взимания платы за доставку хлеба в лагерь в селе Аки-Юрт, организация работы бань или душевых, снабжение детским питанием и др., несмотря на многочисленные заверения руководителей Федеральной миграционной службы и Министерства по чрезвычайным ситуациям и гражданской обороне Республики Ингушетия, не решается в течение уже многих месяцев.
В феврале командование федеральных сил преднамеренно открыло «коридор» для выхода чеченских вооруженных отрядов из Грозного. Этот «коридор», ведший на минные поля и к засадам, открывал при этом боевикам путь к ряду сел, в том числе и к Катыр-Юрту, объявленному перед этим федеральными властями «зоной безопасности». В результате ряд сел – Алхан-Кала, Катыр-Юрт, Шаами-Юрт, Закан-Юрт – при проходе через них чеченских отрядов и даже после ухода их из сел подверглись чрезвычайно сильным артиллерийским и ракетно-бомбовым ударам. В результате села были сильно разрушены, имелись многочисленные жертвы среди гражданского населения. Эти события привели к новому потоку вынужденных переселенцев в сторону Ингушетии. Несмотря на усилия властей добиться того, чтобы вынужденные переселенцы не покидали территорию Чечни, часть из них все же прибыла в Ингушетию, усугубив положение в лагерях (городках).
Лагерь переселенцев «Северный» (станция Слепцовская )
Лагерь состоит из 82 стоящих на путях железнодорожных вагонов, функционирует с октября 1999 г.
Количество жителей на январь 2000 г. – 7035 человек.
Во второй половине февраля ситуация в лагере, по сравнению с январем и началом февраля (см. Сообщение по итогам поездки представителей ПЦ «Мемориал» в Ингушетию и Чечню 12–20 января 2000 г.), несколько улучшилась.
В этом месяце был назначен новый комендант лагеря – Белхороев Руслан.
В феврале обитатели лагеря перестали жаловаться на холод в вагонах – лагерь обеспечен углем. Работа пищеблока также не вызывала нареканий. Однако баня после недолгой работы в декабре прошлого года по-прежнему не работала.
14 февраля 2000 г. организацией «Исламик релиф» в лагере была распределена гуманитарная
помощь.
Люди получили продукты питания, а также детское питание (сухое молоко, печенье, детские
каши).
В лагерь продолжали прибывать новые вынужденные переселенцы из Чечни – более 200 человек. В основном это люди из Катыр-Юрта, Шаами-Юрта, Грозного.
Палаточный лагерь «Барт»
(г. Карабулак)
Функционирует с конца сентября 1999 г. Количество жителей на 21 февраля 2000 г. – 4900 человек. Комендант – Котиев Яхья.
С конца января в лагере не готовится горячее питание. Причина тому, по словам коменданта, – прекращение финансирования.
В феврале в этом лагере ряд благотворительных организаций распределял благотворительную помощь.
В связи с новым наплывом беженцев (только с 7 по 21 февраля – 350 человек), у администрации лагеря возникли проблемы с расселением и благоустройством людей.
По словам коменданта лагеря, Министерство по чрезвычайным ситуациям (МЧС) выделяет все необходимое, а что пока не выделено, обещали подвезти в нужном количестве.
Вместе с тем вновь прибывшие остро нуждаются в постельном белье, матрасах, посуде, средствах личной гигиены.
Новые переселенцы жалуются на МЧС, жалуются на коменданта, на отсутствие условий для более или менее нормального существования. В лагере образовалась как бы «зона отчуждения» (палатки от № 111 по № 140), где живут новые переселенцы.
Даже при распределении гуманитарной помощи они остаются обделенными.
В лагере очень много новорожденных детей (около 200 малышей до 1,5 лет). Кроме того, здесь проживают около 25 беременных женщин. Детское питание поступает только с гуманитарной помощью, его на всех не хватает.
Есть в лагере и тяжелобольные. Однако для лечения этих больных в медпункте у врачей нет ни средств, ни возможностей. На данный момент там зарегистрировано: больных туберкулезом – 10 человек, онкологических больных – 6 человек, диабетиков – 12 человек, инвалидов – 96 человек.
Лагерь из 30 отдельно стоящих железнодорожных вагонов (г. Кара-булак).
Всего в железнодорожных вагонах в г. Карабулак на конец января 2000 г. проживало 4800 человек. Из этого числа 1840 человек проживают в 30 отдельно стоящих вагонах. Здесь с самого начала функционирования лагеря, с ноября 1999 года, условия проживания людей были хуже, чем в остальных вагонах. Комендант этого лагеря – Сайдупаев Ислам.
В феврале лагерь был обеспечен достаточным количеством угля для отопления. Тем не менее имеется несколько аварийных вагонов, которые не отапливались буквально с первых дней функционирования лагеря.
Так же, как и в лагере «Барт», здесь с конца января в пищеблоке не готовится горячее питание.
Помощь поступает в основном от благотворительных организаций.
В лагере отсутствует баня, нет школы. В медицинском пункте те же проблемы, что и везде: не хватает лекарств.
За последний месяц в лагере поселилось более 40 человек новых вынужденных переселенцев, в основном из Грозного и Катыр-
Юрта.
Лагерь в с. Яндырка
Расположен на территории хозяйственных построек (ток, склады и т.п.). Люди проживают как в хозяйственных помещениях, так и в 6 палатках. Кроме того, под школу отведены еще 5 палаток. Лагерь функционирует с декабря 1999 г.
В феврале здесь проживало около 2000 человек. Более точной цифры проживающих в лагере невозможно узнать, так как учетом вновь прибывающих вынужденных переселенцев никто не занимается.
Только в трех из всех 11 палаток настелены полы. Палатки оборудованы очень маленькими печками, неспособными нормально обогревать палатки. Печи предназначены для горения в них газового факела, но газ не подведен. Поскольку в печи невозможно поместить ничего объемного, их постоянно топят ветками и щепками.
В лагере до сих пор не проведена электроэнергия: отсутствуют электропровода, выключатели, розетки, патроны для ламп и т.д. По утверждению жителей лагеря, никто из представителей органов власти этими вопросами не занимается.
Тем не менее в лагерь идет новый поток беженцев. В основном это люди из сел Катыр-Юрт и Шаами-Юрт. Только с 17 по 24 февраля из этих сел в лагерь прибыло 62 человека.
В лагере отсутствует пищеблок, люди лишены горячего питания. Даже при наличии продуктов нет возможности приготовить пищу, так как печки, установленные в палатках, не предусмотрены для этого.
Остро стоит вопрос с кухонной утварью: кастрюлями, тарелками, ложками, вилками и т.д. Не хватает также кроватей, матрасов, постельного белья. В начале февраля немецкая благотворительная организация привезла в лагерь посуду, но из-за большого притока новых переселенцев вновь недостает и посуды, и кухонных принадлежностей. В конце января датская благотворительная организация «Общество социальных реформ» поставила в лагерь продукты питания, детскую и женскую обувь, а также немного матрасов.
В лагере отсутствует баня, нет элементарных гигиенических условий. Люди нуждаются в элементарных хозяйственных товарах (мыло, стиральный порошок и т.д.), а также в гигиенических средствах и принадлежностях.
Жалоб на снабжение лагеря водой у беженцев нет.
В лагере отсутствует медпункт. В основном люди лечатся с помощью народной медицины, а в особо тяжелых случаях приходится добираться до ближайшей больницы в г. Карабулак или в Слепцовск на автобусе.
В одной из палаток находится больная девочка Исмаилова Малика, 1993 г.р. Она прибыла в лагерь 20 февраля. Как нам рассказал человек, ухаживающий за ней, Малика в Шаами-Юрте, в одном из подвалов, просидела, укрываясь от бомбежек, несколько дней. Эти несколько дней, проведенных в сыром подвале, стали причиной тяжелой болезни девочки. У Малики постоянно высокая температура и сильный кашель, но при этом девочка находится в холодной палатке, укрытая несколькими одеялами.
На все просьбы по обустройству лагеря, обращенные в МЧС, в районную и сельскую администрации не реагируют, никакой помощи ждать не приходится, так как все эти структуры ссылаются друг на друга. При этом нужно отметить, что сельская администрация оказывает лагерю помощь в пределах своих возможностей.
Палаточный лагерь в с. Аки-Юрт
Лагерь функционирует с начала октября 1999 г. В середине февраля в лагерь прибыли 207 новых вынужденных переселенцев. В основном это люди из сел Катыр-Юрт и Шаами-Юрт. В результате общее количество проживающих здесь вынужденных переселенцев достигло цифры 1268 человек.
В лагере поменялся комендант, теперь эту должность занимает
Садыков Салман.
Главными проблемами, как и прежде, остались проблемы питания и медицинской помощи.
В лагере отсутствует пищеблок. Если бы не различные гуманитарные и благотворительные организации, люди питались бы только сухим горохом и пшеном (единственно, что может поставить МЧС).
24 февраля в лагере работала благотворительная организация из Великобритании – «Исламская помощь». На одну семью выдавали продовольственную посылку весом 20 кг. Эта посылка состояла из муки – 10 кг, сахара – 2 кг, соли – 1 кг, макарон – 1 кг, риса – 6 кг. Кроме того, там же были свечи и чай – 1 пачка. Эта организация и впредь намерена регулярно оказывать такую помощь, кстати, обещала привезти и одеяла.
Что касается представителей МЧС, то последний раз в лагере их видели 3 января 2000 г.
Хлеб подвозят ежедневно, но за его доставку люди платят 1 рубль (за каждый талон), якобы потому, что хлеб доставляется на частных машинах. Для вынужденных переселенцев такая плата является непосильной.
Несмотря на то, что по сравнению с прошлым снабжение водой улучшилось, продолжает ощущаться ее нехватка. При необходимости привоза воды два раза в день ее подвозят один раз. В лагере отсутствуют душевые, люди моются кто как может, – при этом приходится строго экономить воду. В палатках холодно, если взрослые моются прямо в палатках, то детям в этих условиях мыться нельзя из-за опасности заболеть.
Медпункт, как и прежде, испытывает острую нехватку медикаментов. При этом медпункт обслуживает около 5000 человек, живущих как в лагере, так и в частном секторе. Единственное, чем врачи могут помочь, это аспирин и парацетомол. Основные виды заболевания среди беженцев: грипп, осложнения гриппа, бронхопневмония, острые кишечные инфекции.
Поддерживать тепло в палатках, несмотря на то, что лагерь газифицирован, весьма трудно. Из-за слабого напора газа практически невозможно согреть помещение только этим топливом. Приходится подтапливать печки дровами и сухими ветками.
По той же причине в полном объеме не может работать школа. Министерство образования Республики Ингушетия обеспечило школу учебниками, канцелярскими принадлежностями, ученическими столами и т.д. Однако занятия сокращены, так как из-за похолодания во второй половине февраля в палатках, отведенных под классы, невозможно находиться, не говоря уже о каких-либо занятиях. Многие учащиеся не посещают школу, так как у них отсутствуют теплая одежда и обувь. Особенно тяжелое положение с теплой одеждой у тех, кто совсем недавно поступил в лагерь из Катыр-Юрта и Шаами-Юрта. Эти люди ограничены в передвижении даже при незначительных заморозках.
Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).
Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.
Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.