Конечно, никто из нас не ожидал такого обвала работ. Двести, триста, ну, от силы четыреста… Но тысяча шестьсот пятьдесят! И откуда – не Москва, не Петербург, даже не Саратов или Екатеринбург, а какая-то Лысьва, какие-то удмуртские деревеньки, Бурятия, Карелия. Село Парабель в низовьях Оби…

Что все это значит?

На самом деле ничего сверхъестественного. Просто подтвердилось то, в чем я всегда был уверен, что всю жизнь до хрипоты доказывал друзьям (а они – мне). Нечто, называемое словосочетанием «наша страна», – не фантом, пригрезившийся однажды столичным интеллигентам, не артефакт, сконструированный от отчаяния и безнадежности идеологами. Это реальность. В этой стране немаленькое население – по меньшей мере, 1650 человек, не считая тех учителей, родителей и прочих взрослых, которые помогали конкурсантам; а на самом деле, наверное, намного больше. Плюс мы сами, те, кто рискнули бросить этот призыв в мнимую пустоту и неожиданно (неожиданно?) получили мощный и значимый отклик.

Этот мир (по Гефтеру, «мир миров») – даже не история нашего общего отечества. Скорее наоборот: это общее отечество нашей истории. Оно прорастает сквозь Россию, сквозь толстый слой казенной имперской мертвечины, прорастает в самых неожиданных местах. Оно принимает самые странные и причудливые формы – пусть. Это не страшно. Главное: несмотря ни на что, оно живо и растет.

Звучит патетично и напыщенно? Ну и пусть.

Работы, само собой разумеется, очень разные: предельно наивные и неожиданно глубокие, настоящие исследования и беспомощные детские имитации. Лично для меня, как для члена жюри, исследовательское мастерство, владение профессиональными приемами научной работы и соблюдение профессиональных правил организации текста были, при прочих равных, критериями существенными, но не решающими. Более того, признаюсь, мне все время чудилась какая-то обратная корреляция между «взрослостью» работ, их профессиональностью, с одной стороны, и их человеческой и даже интеллектуальной ценностью – с другой. Берешь работу, прекрасно оформленную, хорошо выстроенную, снабженную вполне пристойным справочным аппаратом, посвященную интересной и нетривиальной теме, – а внутреннего отклика на нее нет. Все вроде бы хорошо и грамотно, – но холодно, скучно, пустовато.

И наоборот: какое-нибудь наивное детское «сочинение» (у нас был конкурс не сочинений, а исследовательских работ; но ведь многие школьники в жизни ничего, кроме сочинений, не писали и свои исследования автоматически втискивали в рамки этого жанра) иногда поворачивает перед тобой проблему такой необычной и интересной гранью… На самом деле похоже, что все зависит от количества и качества вложенного труда, в том числе и труда внутреннего, интеллектуального.

Мы просили у ребят историю повседневности, и мы ее получили. Семейные документы, дневники, фотографии, письма, мемуары, копийные материалы из местных архивов и краеведческих музеев. Теперь надо понять, что со всеми этими кладезями делать. Надеюсь, не только мы будем ломать над этим голову; надеюсь, нам удастся привлечь к работе над архивом конкурса историков, краеведов, социологов.

Социологи понадобятся обязательно. Ведь мы получили не только историю повседневности. Мы получили еще и мощный срез исторического сознания современной молодежи. Мы получили не советскую историю, как таковую (хотя и ее тоже), а в первую очередь образ советской истории в общественном сознании. Мы получили возможность анализировать историческую память нации в момент ее формирования.

Я сознательно говорю о нации в целом, а не об определенной возрастной группе. Ясно же, что старшие поколения участвуют в процессе формирования исторической памяти лишь как субъекты этого процесса; объект процесса и, стало быть, обладатель его результата – младшие поколения. Поэтому в определенном смысле история – это и есть то, что думает о ней молодежь.

За одиннадцать лет «Мемориал» сделал немало полезного. Он провел замечательно интересные архивные исследования. Он выпустил много прекрасных и нужных книг.

Как и было обещано в 1988 году, «Мемориал» собрал собственные тематические архивы, создал библиотеку и музей. Он завоевал себе имя как правозащитная организация.

Но ничего более значимого, чем организация этих конкурсов, в «Мемориале» до сих пор не было. Мы долго раскачивались, но с этого момента мы начали, наконец, осуществлять провозглашенную нами общественную миссию.

Сказано никому не в упрек. Нам необходимо было делать все, что мы делали в течение этих одиннадцати лет, – хотя бы для того, чтобы дорасти до этого конкурса.