Untitled

23 апреля 2000 г. в станице Нестеровская (Республика Ингушетия) Председатель Правозащитного центра «Мемориал» О.П.Орлов и сотрудник ПЦ «Мемориал» У.Байсаев записали рассказ Алихана Шахиева. А.Шахиев, постоянный житель Грозного, в марте 2000 г. временно проживал в селе Комсомольское. С апреля проживает в ст. Нестеровская Республики Ингушетия.Ниже приводится текст интервью.

– Я беженец, проживал с октября месяца в селе Комсомольское, место прописки у меня в Грозном, зовут меня Алихан, фамилия Шахиев. 29 февраля [2000 год является високосным] была зачистка села Комсомольское Урус-Мартановского района. Пришел пермский ОМОН, постучались, поздоровались. Мы вышли из дома, нас было двое, родственник и я. Вышли, показали документы, был паспорт, справка, что действительно беженец, печати, все в порядке было. Они придрались к какому-то штампику, который впоследствии там не нужен был. И нас увезли на конец села в комендатуру, оттуда уже в Урус-Мартановский отдел милиции.

– Откуда вы знаете, что они пермский ОМОН, они представились?

– Да, они сами говорили, они еще говорили, что через 10 дней должны уехать. Мне Василий рассказывал, я потом о нем расскажу. Привезли нас в отдел милиции.

– Где он находится?

– В Урус-Мартане. Привезли, высадили из машины. Сразу был выстроен ОМОН, милиция. И по этому коридору надо было пройти. Проходили по этому коридору, и нас били ногами, руками, дубинками.

– Каждого, кто проходил?

– Да, каждого. И потом уже попадаешь в РОВД.

– Много вас привезли?

– В камере нас было 28, а привезли где-то человек 70. Я сейчас точно не могу сказать.

– А из Комсомольского много тогда забрали?

– Я не знаю... Да из Комсомольского много забрали, но все они были оттуда или нет, я не знаю. Я знаю, что в камере сидели из Алхазурова, из Урус-Мартана, из разных сел там сидели. Потом заходим мы в УВД. Вернее не заходим, а забегаем, надо было пробегать, если меньше хочешь получить. Зашли, и сразу нас построили, там зал у них такой здоровый, потом поставили на колени. Потом по одному заводят на допрос. Зашел я на допрос, и они начали спрашивать, боевик, не боевик. Я говорю, что я мирный житель, у меня же документы, паспорт. Они мне помазали йодом лоб, нос и глаза.

– Зачем?

– Готовили бить уже. Там они меня тоже побили слегка, потом помазали и вывели меня. Прямо напротив камеры стоят шесть или семь человек. А бил меня один, здоровый, светлый, лысый, омоновец. И он начал махать руками, ногами. Я единственно защищал лицо, и один раз он мне попал в живот. Я нагнулся, и он решил меня ударить по спине, а в это время я выпрямился – он упал и подвернул ногу. И он попросил: «Валера, подойди, потяни ногу, я его видеть не могу, заведите его в камеру». Вот так мне повезло, я зашел в камеру, а так бы они меня там повалили бы и задолбили. Зашел в камеру, камера 3 на 3 метра, и там 28 человек. В туалет приходилось прямо в камере ходить.

– Что там, ведро?

– Ведро, да. Кушать один раз принесли в бидоне, по одной ложке каждому хватило.

– За все время, пока вы были там, один раз принесли?

– Нет, приносили два раза, но по ложке.

– Что – суп?

– Нет, пшенка была, пшенная каша. А воду они приносили, попросишь, приносили.

– В камере окна были?

– Было окно, но оно было заложено кирпичом.

– А рядом такие же камеры еще располагались?

– Рядом с нами еще одна камера была, а третья была или нет, я не помню. Может, за стеной еще камеры были, им же поместить надо этих 70 человек, которых они привезли. Потом через некоторое время, как я зашел в камеру, называют мою фамилию, это часа через три-четыре, и я выхожу. Меня заводят, не скажешь, что это кабинет, стол стоит и стул, грязно там очень.

И на стуле сидит парнишка. Он был весь черный. Футболка порванная висела, тело черное, лицо, нос был сломан и, как я понял, челюсть была сломана.

– С бородой?

– Нет, без бороды. Глаза заплыли у него, синяки, в крови весь он сидел. И они передо мной все это показывают, делают.

– Продолжают бить?

– Да, ну так, ногами, руками. Он уже не контролировал свои действия, его сзади не держали, он просто висел. Даже когда его били, он не реагировал, можно сказать, что был без сознания почти.

– А сколько этих в камере было?

– Этих человек 7–8. И это они мне все показывают. Я так подумал, могли бы вывести его и за меня взяться. Потом они меня подвели ближе к столу, положили его руку на стол, и вот этот большой палец взяли и сломали.

– То есть средний палец?

– Да, средний палец на правой руке. Один подошел, положил руку его на стол и сломал палец. И они его вытащили и меня посадили на стул.

– И он все равно не кричал?

– Можно сказать, не кричал, он уже почти без сознания был, весь качался. Глаза я его не видел, у него все лицо опухшее, глаз почти не видать. Посадили на стул, на его место и показали листок. На листке было семь или восемь фамилий, точно я не помню. И они мне сказали, ты должен будешь поехать с нами, село они не указали, зайти с нами во двор к этим людям и назвать, что они или боевики, или сотрудничали с ними. Я сейчас точно не помню, что-то такое, боевики или сотрудничали. Они должны были их привезти, забрать и арестовать дома. Потом они говорят, ты подумай, а мы пока на обед сходим.

– А фамилии вам неизвестны?

– Нет, фамилии я знал, один был... Фамилии три я, может, вспомню, один был Исаев, другой Батаев, третий... Не помню сейчас. Выдумывать не хочу, но 7–8 фамилий там было. И мне сказали, мы на обед идем, а ты подумай. Я ничего не сказал, они отвели меня в камеру и ушли. Я сижу, обед уже прошел, вечер, второй день, третий день. На четвертые сутки я вышел.

– Какого вас числа взяли?

– Меня 29 февраля. На четвертые сутки открывается дверь, и всем на улицу. Руки за голову, нас выводят на улицу.

– Всех, 28 человек?

– Да всех, там очень много машин стояло. Не только из нашей камеры, я понял, по машинам. Рассаживают по машинам, я попал в таблетку, там было две камеры разделенные, нас 11 человек было. Я почему понял, они просили назвать, сколько человек. В нашей камере было 6, а в той 5 человек. Посадили нас в машину, там ребята сидели, один относился очень плохо.

– Кто – омоновец?

– Да, омоновец. А в другой Василий сидел. Вот этот Василий сказал, что из Перми они. Он пошел, кушать нам принес в бидоне. Поели мы, воду нам принес. Просил этих ребят, чтобы они так не обращались с нами. Они даже так ему говорили: «Давно ты такой добрый?».

Он сказал: «Я всю жизнь такой». Недовольны они им были. Потом они выпили там. Тот, что кидался на нас, успокоился. Через некоторое время называют мою фамилию. Я выхожу, захожу опять в интернат. За мной один человек пришел, Дима его звали. Он мне говорит: «Руки за голову, как идешь!». Мы зашли в камеру, и он говорит: «На освобождение его». Потом они что-то заполнять начали. Я ничего не подписывал. Он говорит: «Я пойду к начальнику, подпишу». Поднялся, вернулся и говорит: «Он обедает, а ты пока пойди в машину сядь». Опять отвел он меня в машину. Сел я в машину. Минут через 40 он приходит опять и говорит: «Все, подписано, ты свободен. Какие вещи при тебе были?» Часы были у меня, четки. Начали искать. Короче, я говорю – «не надо», и я вышел оттуда. Я не понял, как это выпустили, освободили. На улицу выхожу, а там родные все. Я поинтересовался, как это выпустили. Говорят, что 7-62 автомат они затребовали и достать 600 долларов. Вот так меня выпустили. А так я не назвал бы эти фамилии по любому, они меня бы избили. Помимо этого я видел ребят, над которыми они там издевались. Со мной в камере 14 человек были, у которых лица целые, не били их. За ними уже люди приходили. Я вот сейчас это уже понимаю. За кем приходили люди, они тех не били. А за кем не приходили, они над ними издевались. Один от избиения умер там.

– Как он умер?

– Избили.

– Из вашей камеры?

– Да, из нашей камеры.

– Как его звали?

– Сейчас я фамилию его назову. Я даже записывал. Один Борчишвили был, он из Асиновской. Там любой подтвердить может.

– Он от избиения умер?

– Да, от избиения. Другой Султан Абубакаров из Чири-Юрта. Его расстреляли. Слышно было автоматные выстрелы, и потом говорили, что выкинули его. Лично сам я его не видел. А Борчишвили – я знаю, что похоронили его.

– Просто знаете, уже сообщали из Асиновской?

– Да, я был там. Борчишвили избили, уже в камере можно было сказать, что он мертвый, его выкинули на улицу. Около интерната они его выкинули.

– Вы видели?

– Я не видел, нет. Я только знаю об этом. Султана они автоматным выстрелом тоже так….

– Остальные сильно были избиты?

– Я говорю, они не могли уже передвигаться, ребра сломаны, нос, челюсти.

– А часто вытаскивали на допросы людей?

– Одного вытащили, его вывели, через некоторое время завели, он тяжело зашел, через 30 минут его опять назад. Потом уже закинули его в камеру, потом через три часа его опять забрали. Потом опять закинули в камеру, он упал, рухнул он. Мы его приподняли, положили, у него зрение пропало. Где-то минут через 30 восстановилось зрение, но... А таких, я вот говорю, что нас 14 человек, а остальные, можно сказать, в тяжелом состоянии там были. Избивали сильно.

– Вы не знаете, вот вас освободили, а всех погрузили куда-то, ничего неизвестно куда, как, кого?

– Этого я не знаю. Я же вышел сразу. Я из машины вышел, потом опять в машину сел, а когда начальник подписал, я…

– А эти остальные так в машине и остались?

– Да, те остались в машине. Ребята, которые сидели в машине, просили меня, чтобы куда-то я обратился, сказал это, передал, чтобы помогли, выяснили. Поэтому, когда мне предложили, меня никто не заставлял, не упрашивал, я сам, это просто нужно было, я считаю, что это обязательство каждого человека.

Еще там сидел с нами старик, 64 года было ему. Звали его Магомед, он даже сказал, тоже он был избит, но его несильно били, и он поклялся на чеченском языке, как я отсюда выйду, куплю автомат и пойду воевать.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.

Мы подчиняемся только Шаманову. Показания Мусы

Со второй половины февраля по начало марта федеральные силы провели в селе несколько «зачисток». При этом сотрудники МВД и контрактники вели себя грубо, издевались над людьми.

Реакция омоновцев на то, что у многих молодых людей не было паспортов (в Чечне в период 1996–1999 гг. власти ЧРИ не выдавали и не обновляли российские паспорта), бывала стандартной: «Здоровый лоб, а паспорта нет! Какую-то справку показывает!» После чего справку рвут, если слово против скажешь, то бьют. А некоторых увозили с собой из села.

Когда заходили в дома, часто били посуду, стреляли в мебель.

Иногда расстреливали стоящие во дворе машины, ножами протыкали шины на колесах. Если в машине есть магнитофон, то выдирают. Обычно они говорили: «Мы подчиняемся только Шаманову».

Но так вели себя не все. Например, вошедшие 29 февраля в дом рассказчика сотрудники Курского ОМОНа вели себя прилично. 5 марта 2000 г. утром, около 6 часов, люди стали говорить, что из села нужно уходить, так как в него зашли боевики и сейчас начнется обстрел. Большая толпа жителей пошла из села по дороге, ведущей к трассе Алхазурово-Гойское. Люди надеялись выйти в Гойское и потом в Урус-Мартан. Кто-то ехал на машинах, кто-то – на тракторе, большинство шли пешком. Некоторые вели с собой скот. Над селом кружились вертолеты, начали бить ракетами.

Не все вышли из села, около 100 мирных жителей остались – старики, больные.

На окраине села стояли солдаты, все дороги были перекрыты. Тут на первом же посту начались проверки – смотрели документы, мужчин заставляли раздеваться до пояса. Кого-то задержали.

Потом в поле, примерно на расстоянии 600 метров от последних домов Комсомольского, всех выходящих жителей остановили. В этом месте находились огороженные участки, которые раньше были выделены под постройку новых домов, но строительство так и не началось. Здесь скопилось несколько тысяч человек. Дальше никого не пускали.

Через некоторое время военнослужащие заявили, что выйти из оцепления могут лишь лица женского пола и мужчины в возрасте до 10 лет и старше 60. Мужчины же, чей возраст составлял от 10 до 60 лет, должны остаться в поле и подвергнуться дополнительной, более тщательной проверке. Некоторые женщины с маленькими детьми ушли. Но старики и основная масса женщин, часто вместе с маленькими детьми, отказались оставить своих детей, мужей, отцов, опасаясь за их судьбу.

Стояли в поле несколько дней. Рядом находились артиллерийские позиции. Стрельба стояла страшная. Очень тяжело было переносить, когда прямо к тому месту, где находились жители Комсомольского, подъехали самоходные орудия и стали стрелять по селу – от шума раскалывалась голова, женщины плакали, дети кричали.

К счастью, погода стояла неплохая, но все-таки несколько раз шел снег, моросил дождь. По ночам люди от холода не спали, жгли костры из заборов. Женщинам разрешали выходить за оцепление за питьевой водой к ближайшему колодцу.

С другой стороны оцепления, со стороны дороги на Гойское, собиралось много жителей из Гойского и Урус-Мартана. В первые два дня военные разрешали женщинам из этих сел передавать жителям Комсомольского еду, но потом запретили.

В течение этих дней военнослужащие несколько раз проводили проверку всех находящихся на поле людей. При проверках использовались военнослужащие с собаками. При этом были задержаны и увезены в Урус-Мартан 25 мужчин, в том числе 7 марта был задержан и сам рассказчик. Его вина состояла в том, что в паспорте не была в срок наклеена новая фотография.

Мусу вместе с другими задержанными привезли в помещение бывшей школы-интерната в Урус-Мартане. Там всех вновь доставленных вначале завели во двор с бетонным покрытием и поставили на колени, руки за голову. Так людей держали часами. Муса стоял на коленях 3 часа. Рядом с ним оказался старик, простоявший подобным образом 7 часов. При этом находившиеся во дворе охранники периодически били задержанных ногами, резиновыми дубинками, прикладами автоматов. Когда таким образом били Мусу, находившийся рядом с ним старик попробовал заступиться за него, однако в ответ тут же получил свою порцию ударов.

Затем 16 задержанных разместили в комнате размером 3 на 4 метра, расположенной на первом этаже. Окна в комнате были заложены кирпичами, она освещалась лампой дневного света. В этой комнате находились жители разных населенных пунктов: 8 человек из Комсомольского, остальные из Урус-Мартана и Мартан-Чу. Рассказчик находился в этом помещении сутки. За это время людей, находившихся в комнате, ни разу не кормили.

8 марта Мусу выпустили и отвезли назад на поле у села Комсомольское. По его словам, он был так быстро освобожден, поскольку родственники, живущие в Урус-Мартане, заплатили за него 3 тысячи рублей. Так же выкупали и других задержанных, при этом за некоторых требовали значительно более крупный выкуп.

Для некоторых задержанных жителей Комсомольского пребывание в помещении бывшей школы-интерната в Урус-Мартане имело значительно более тяжкие последствия. Так, задержанного Саида Висаева (17–18 лет) через несколько дней просто выкинули на улицу. Поскольку он был очень сильно избит, то его поместили в городскую больницу. Другой задержанный Бислан Умаров был также отпущен через несколько дней. В результате сильных избиений у него были травмированы почки. Две женщины родили детей прямо в поле, один из родившихся детей умер. Несколько раз между толпой и селом взрывались то ли снаряды, то ли ракеты. При этом были ранены осколками Оздамирова Люба (примерно 1937–1938 г.р.) в голову и ногу, Батаев Айнди (1961 г.р.). Военные сами их отвезли в больницу вместе с родственниками. От инфаркта умер пожилой дядя Руслана Гелаева, он тяжело переносил упреки некоторых односельчан.

Глава администрации села Адам Авдаев не сумел добиться от военного командования внятного ответа: когда же людей наконец пропустят из оцепления. 9 марта отчаявшиеся жители, возглавляемые А.Авдаевым, пошли на прорыв оцепления. Значительную помощь при этом им оказал небольшой отряд пророссийского чеченского вооруженного формирования (так называемая гантемировская милиция – по имени лидера Беслана Гантемирова). Члены этого отряда, подошедшие с внешней стороны оцепления, угрожали открыть огонь по российским военнослужащим, если те попытаются препятствовать прорыву жителей Комсомольского. Военнослужащие расступились, и люди смогли беспрепятственно дойти до Гойского, а затем – Урус-Мартана.

Врач сказал:«Вас убивать надо!»

В первых числах мая по каналам Российского телевидения прошел репортаж об освобождении заложника, которого чеченцы использовали как раба. В новостях показали как самого новоявленного «кавказского пленника», так и рабовладельца с соучастником. В качестве рабовладельца был показан Мавтаев Джамал УсмановиЧ, 1955г.р., житель с.Урус-Мартан.

Ниже приводится рассказ Мавтаева о его задержании и пребывании в Урус-Мартановском фильтрационном лагере, записанный сотрудниками Правозащитного центра «Мемориал»
2 июня 2000 г.

«6 мая вечером ко мне зашел сосед, Эльмурзаев Наулди Адиевич (1960 г.р., житель с.Урус-Мартан), посмотреть телевизор. Вдруг во дворе мы услышали какой-то шум. Заскочил Васин (русский, который жил у меня) и говорит: «Там стреляют».

Я выбегаю с товарищем и слышу: «Стоять, ни с места». Полный двор вооруженных людей (человек 30), в огороде, на крыше навеса (постройка во дворе) стоят автоматчики. Они блокировали даже соседские дворы. Такого важного преступника приехали брать. Мать стоит в своих дверях (мы живем под одной крышей, у нее отдельный вход), ее не пускает один с автоматом в руках, а нас вместе с Васиным, избивая прикладами и ногами, поставили к стенке.

Военные были на автобусе и двух уазиках. Они быстро потащили нас троих в автобус, «пока народ не собрался» (как сказал один из них).

Завели в автобус, заставили лечь вниз головой, пока везли – били кулаками, ногами.

Когда доехали до интерната, от автобуса до помещения мы шли на ногах, а в помещении до камеры нас заставили ползти на коленях. Дежурный записал нас. После этого меня с товарищем раздели, проверили, приковали наручниками к трубе. Часа через два нас развели по разным комнатам и начали бить. Они все были пьяными, по-моему, праздновали чей-то день рождения. Били очень сильно. Я слышал, как орал в своей камере мой товарищ, а он, оказывается, слышал, как орал я.

Привели обратно в ту камеру, где мы были в первый раз, и с 12 почти до утра избивали, каждого отдельно, оскорбляли, говорили, что я издевался над русским, держал его в заложниках, что я ваххабит, что я бандит.

Затем закинули петлю на шею, начали душить. Отпускают – душат, потом автомат в рот поставили, говорят: «Сейчас прикончим». Это был пензенский ОМОН. На лицо я бы всех узнал.

Под утро зашел какой-то омоновец и сказал своим: «Давайте отдохнем, хватит».

Нас закинули в камеру, где кроме нас было еще двое, тоже порядком избитых. Одному из них отбили почку. Они были с Урус-Мартана, их задержали в тот же день, после нас. Причину не знаю.

В камере ничего не было, мы сидели на голом бетоне. Окна не было, дверь железная. До утра мы стонали, утром вызвали опять, там был их начальник и те, которые избивали. Они угрожали мне при начальнике, а тот молчал. Начали спрашивать, кого я знаю из боевиков, кто готовится на них напасть, сколько времени у меня находился заложник, где я его держал и т.д. Допрос снимали на камеру.

Мои ответы, видимо, не устраивали их, потому что допрашивающий майор несколько раз ударил меня, требуя: «Говори правильно».

Им нужно было, чтобы я говорил то, что им надо.

Через несколько дней меня вызвали к полковнику, который сказал, что беседовал с Васиным, понял, что он не заложник, но информация в эфир уже ушла.

Их за то, что они освободили заложника, даже наградили.

Несмотря на это, меня продолжали держать. Били постоянно. У них дежурство сменяется через каждые два часа. Заходят и говорят: «Это новенькие?» – и начинается молотьба.

Не дай Бог, если им что-то не понравится, тогда вообще конец. Моего товарища забили так, что сами же решили, что он умирает, и через три дня сдали его в Урус-Мартановскую больницу. Со мною сидел парень из Шалажей (это когда меня уже перевели в другую камеру, где нас было всего 8 человек), он находился там около двух месяцев. Он говорил, что часто бывают и смертельные исходы.

Я просидел десять дней. За все это время только два раза вызвали на допрос, остальное время только избивали и избивали.

Один раз я пожаловался заглянувшему в нашу камеру майору, что нас избивают, он сказал: «Ничего, все пройдет». После этого, правда, пришел врач, посмотрел меня и сказал: «Отлежишься, пройдет». Когда я сказал, что у меня сильные боли, он сказал: «Вас убивать надо». Сделал укол и ушел.

Вышел я оттуда истощенный и больной. 10 дней избивали, держали на бетонном полу да еще почти и не кормили.

Раз в день бурда какая-то жидкая и чай».

Мавтаев Джамал был освобожден, обвинения с него сняты, он продолжает жить в Урус-Мартане.

О Васине Мавтаев рассказал следующее:

«Мы случайно познакомились в поселке Мичурина (расположен в черте Грозного). Три года назад, весной, мы с другом отдыхали у речки. Он подошел к нам, познакомился, сказал, что жить ему негде, и сам попросил забрать его к себе. Зовут его Васин Алексей Иванович (мы называли его Максимом). Ему сейчас 30 лет, родом из Балабаново, Калужской области. У него там до сих пор живут родители. В 1992 году люди из Бамута поехали работать в его город, жили у него, он с ними приехал.

Его паспорт так и остался в Бамуте. Вот так он попал ко мне.

Все люди вокруг могут подтвердить, что никакой он не заложник, что он свободно передвигался.

Когда началась война, я ему вообще сказал: «Уходи, я не знаю, что со мной завтра случится», но он остался. Вначале, когда у него спрашивали: «Как ты оказался у него, он тебя держал?» – Васин отвечал, что просто жил у меня. Но потом они его избили (я, когда его били, слышал его крики), и он изменил показания.

Начал говорить, что я его мучил, не кормил и т.д. После того, как он изменил показания, они вызвали журналистов.

Вывели меня с Эльмурзаевым на улицу. Поставили перед камерами и говорят: «Вот эти бандиты удерживали 10 лет в рабстве человека».

А Васина расспрашивали отдельно.

У него спросили: «Что ты будешь делать, когда домой приедешь?» – а он говорит: «Я куплю телят и начну вести фермерское хозяйство», как они ему сказали, так он и сказал.

Сейчас он у них в интернате работает, моет, убирает.

А моей жене один из военных даже сказал: «Когда вы заберете своего бича?»

Я был так избит, что не мог вставать

Эльмурзаев Наулди Адиевич, 1960 года рождения, житель с.Урус-Мартан, ул. С.Бадуева, 15, был задержан в доме своего соседа Мавтаева Джамала. Ниже приводится его рассказ, записанный сотрудниками Правозащитного центра «Мемориал» 3 июня 2000 г. в г. Назрань.

«Это было 6 мая. В этот вечер я решил пойти к соседу Мавтаеву Джамалу, который живет рядом с нами по улице С. Бадуева, чтобы посмотреть телевизор.

Неожиданно к нам в дом ворвались люди в камуфляжной форме. Нас вывели на улицу, поставили к стене и потребовали ответить, где мы держим заложника. Вместе с нами схватили и Максима (фамилии не знаю), который всегда жил у Джамала Мовтаева. Потом выяснилось, что заложником они считали именно его. Но в тот момент солдаты надели на нас всех наручники и отвезли в бывший интернат Урус-Мартана, в котором находится российский фильтрационный пункт. Там над нами начали издеваться с необыкновенной жестокостью. Такого я ни в одном фильме не видел. Избитого до полусмерти, они оставили меня лежать в коридоре на полу. Кто-то из них накинул мне на голову половую тряпку. Соседа моего увели и били около часа, потом его притащили в камеру едва живого. Потом снова начали бить меня. Я думал, что не выйду оттуда живым. При этом они все время твердили, что ненавидят чеченцев. Нас двоих избивали 15–20 человек. Тот, кого они называли заложником, то есть Максим, тоже был при этом. Никаким заложником он не был. Жил у моего соседа, как у себя в доме, и был совершенно свободен. Он мог пойти куда хотел, мои соседи не раз уезжали, оставляя дом на него. Они ему доверяли, зная, что Максиму, как мы привыкли его называть, идти просто некуда. Ему предлагали уехать домой, в Россию, но он не хотел, говорил, что его там никто не ждет. Да и документов у него не было. Я, как и все соседи, могу подтвердить, что его никогда не обижали. Когда в Урус-Мартане установилась российская власть, у него тысячу раз была возможность попросить русских о помощи, если бы он в ней нуждался. Он не был заложником, он был там членом семьи.

Соседа обвинили в том, что насильно держал Максима у себя дома.

Но вот теперь он действительно находится заложником у российских солдат во дворе интерната и выполняет у них все черные работы, и каждый солдат при этом бьет его, как только Максим не сумеет угодить ему.

Меня забрали, как соучастника соседа, только за то, что в этот момент находился у него дома.

Я был так избит, что не мог вставать, говорить и с трудом дышал. На четвертый день, 9 мая, они решили направить меня в больницу. Меня буквально вынесли из этого фильтрационного лагеря. Когда меня доставили в больницу, то оказалось, что у меня были сломаны ребра.

В этом же интернате, в другой камере сидел мой племянник Зелимхан Эльмурзаев. У него была бумага о том, что он амнистирован. Несмотря на это, он был задержан и подвергался жестокому обращению, хотя он не был ни в чем виноват, не участвовал ни в каких военных действиях».

Эльмурзаев Зелимхан Алиевич, 1979 года рождения, житель г.Урус-Мартан, ул. С.Бадуева, 13, был задержан 6 мая 2000 г.

13 мая, когда З.Эльмурзаева отпускали из изолятора временного содержания, его встретила у здания бывшей школы-интерната сотрудница Правозащитного центра «Мемориал».

Я обвиняю Россию и ее армию

Я житель села Урус- Мартана Эльмурзаев Зелимхан. В конце октября 1999 года моя мать лежала в больнице в городе Назрань. Мы с сестрой Шамсаевой Заирой остались одни дома. В этот период российская армия стала занимать Урус-Мартан, и начались артиллерийские и авиационные обстрелы. Мы испугались. Больше всего я боялся за сестру, так как знал, что российские солдаты издеваются и над женщинами. Мы с сестрой решили покинуть Урус-Мартан до появления там российских солдат и уехали к своим родственникам в село Шатой. Там мы провели 15 дней, с 5 декабря по 20 декабря, пока наша мать находилась в больнице.

Как только мама выписалась из больницы, она приехала за нами, и мы 20 декабря вернулись все вместе домой в Урус-Мартан.

К этому времени с.Урус-Мартан заняла российская армия, и действовала российская администрация. С этого момента российская военная комендатура стала нас беспокоить: присылала солдат, чтобы арестовать меня. Мать прятала меня у родных и знакомых. 5 раз приходили к нам солдаты, чтобы меня забрать. Я прятался, потому что знал, если я попаду в фильтрационный лагерь даже для выяснения своей невиновности, все равно я буду или покалечен, или убит, или же пропаду без вести. Такое встречается в Чечне на каждом шагу.

Тогда моя мать решила обратиться в комендатуру сама, чтобы все объяснить и чтобы нас больше не беспокоили солдаты. Она пошла к коменданту Урус-Мартана Олегу Рожкову. 30 марта 2000 года он сказал матери, что, если даже я провел в горах один день, меня все равно надо осудить или амнистировать. Он предложил ей сдать за сына автомат, и он, комендант, тогда внесет мое имя в списки амнистированных. Поскольку у нас никогда не было автомата, комендант Рожков предложил купить у него автомат за две тысячи пятьсот рублей. Но для нашей семьи это были слишком большие деньги. Мы знали, что на рынке автомат гораздо дешевле, поэтому 3 мая мать купила автомат на рынке за 1900 рублей. Как и требовал комендант, она сдала автомат ему в руки 4 мая и получила об этом расписку. Комендант велел ей, чтобы я явился в комендатуру. Я выполнил это требование и в тот же день 4 мая пошел к коменданту, который около двух часов опрашивал меня и записывал мои объяснения, почему я оказался в горах. После этого мне выдали справку, в которой было указано, что я сдал автомат и на основании постановления Государственной Думы Российской Федерации я амнистирован. Я взял эту справку и с облегчением пошел домой.

5 мая к нам домой пришли солдаты пензенского ОМОНа (около 20 человек) якобы для проверки паспортов, проверили и ушли. Мы успокоились. Но 6 мая в 4 часа наш дом окружил тот же самый пензенский ОМОН. Они забрали меня силой без всяких объяснений.

Омоновцы сразу посадили меня в машину и увезли в сторону села Комсомольское. Рядом с этим селом находились ямы, в которых они закапывали расстрелянных. Меня подвели к краю такой ямы, раздели до трусов. Мне было очень холодно. Ударом приклада меня поставили на колени. Затем меня предупредили, если я не признаюсь в том, что участвовал в боях под селом Комсомольское, меня будут пытать и расстреляют. Эти слова сказал следователь Василий. Он же заявил мне, что житель Урус-Мартана Висаев Шамиль подтвердил, что я участвовал в вооруженных формированиях. Я отказался подписывать что-либо. Тогда Василий приказал: «Расстрелять». Солдаты передернули автомат, но я сказал: «Убивайте, но я ничего подписывать не буду». После этого они начали меня бить прикладами автоматов и ногами. Затем снова предложили подписать признание в том, что я боевик. Я не согласился, они повалили меня и долго избивали.

Эти муки продолжались два или три часа. Потом они затолкали меня в машину и отвезли в Урус-Мартан в здание бывшего интерната.

Там меня записали, сняли отпечатки пальцев, снова раздели, осмотрели, нет ли у меня на теле шрамов или следов ношения автомата. Потом заставили одеться и поставили к стене в позе «руки за голову, ноги широко врозь», в такой позе меня продержали более получаса. Потом те же самые пензенские омоновцы взяли висящие на стене дубинки и избили меня ими. После этого меня забросили в камеру № 2.

Прошла ночь. На второй день ко мне в камеру пришел Василий с группой тех же омоновцев. Василий снова заставлял меня подписать признания, а когда омоновцы начинали меня бить, Василий выходил из камеры. Избивающие были очень жестокими и изобретательными. Они унижали меня словами. Два-три раза я полностью терял сознание.

На третий день меня снова били в камере. Били по почкам, по спине, по ногам.

На шестой день следователь Василий сказал мне, что амнистия, подписанная Олегом Рожковым, – фальшивая. В камеру ко мне заглянул человек из комендатуры, который присутствовал, когда комендант Рожков брал у меня объяснения и подписывал мне документ об амнистии. Он также сказал, что эта бумага об амнистии фальшивая.

Я думал: или я сошел с ума, или они надо мной издеваются. Скорее всего – второе. В камере я слышал, как били моего дядю Эльмурзаева Ноулди и других заключенных.

Я знал, что моя мать будет обращаться ко всем и попытается спасти меня. Я надеялся на нее.

На шестой день следователь Василий сообщил мне, что меня освобождают. Именно следователь Василий взял с меня расписку о том, что меня не били, не пытали, обращались со мной корректно. Кроме того, взяли с меня расписку о невыезде и отпустили 13 мая к 12 часам дня. Когда меня вывели из этой тюрьмы, я не мог держаться на ногах. Мать отвезла меня в Урус-Мартановскую больницу, но там не было места и возможности оказать мне помощь. Продержали меня в фильтрационном пункте 7 дней: с 6 мая по 13 мая 2000 года. Затем мне удалось выехать в Назрань. Там меня положили в больницу. Это лечение немного помогло мне. Но и сейчас я болен от последствий тех избиений и издевательств. Теперь у меня болят почки, желудок, сердце. Я нуждаюсь в специальном лечении. Но для этого я не имею никаких возможностей.

Я обвиняю Россию и ее армию в том, что они отняли у меня, как и у многих других, все права, что российские военные без всякой вины арестовали меня, что меня избивали в тюрьме и применяли ко мне садистские пытки».

Правозащитный центр «Мемориал» располагает копией справки, выданной Зелимхану Эльмурзаеву, текст которой мы приводим ниже. Справка написана на простом листе бумаги от руки. (Орфография и синтаксис оригинала сохраняются).

Эльмурзаеву Зелимхану Алиевичу прож.

г.Урус-Мартан

ул Саид-Бадуева-13

По факту участия Вами в незаконно вооруженных формированиях Урус-Мартановский ВОВД проводил проверку. В возбуждении уголовного дела в отношении Вас отказано. В связи с постановлением государственной думы России об амнистии от 13.12 1999 года за № 4784-11ГД

Зам. Начальник Урус-мартановского ВОВД п/пк милиции Арзютов Г.А.

ПЕЧАТЬ:

Временный Урус-мартановский РОВД * МВД РФ Для пакетов № 1

Правозащитный центр «Мемориал» располагает копией выписки из истории болезни, выданной Зелимхану Эльмурзаеву в Урус-Мартановской центральной республиканской больнице.

Из нее следует, что З.Эльмурзаев поступил в травматологическое отделение больницы 13 мая 2000 г. Был выписан из больницы под амбулаторное лечение под наблюдением травматолога и уролога 16 мая.

Диагноз: множественные ушибы грудной клетки, пневмотаксис, ушиб почек.

Правозащитный центр «Мемориал» располагает копией выписки из истории болезни, выданной Зелимхану Эльмурзаеву в глазном отделении Назрановской центральной республиканской больницы.

Из нее следует, что З.Эльмурзаев находился с 23 мая 2000 г. по 2 июня на стационарном лечении.

Диагноз: кровоизлияние в сетчатке правого глаза.

Мне было очень больно, я кричал

Ниже приводится выдержка из рассказа мужчины, задержанного сотрудниками правоохранительных органов РФ и доставленного в здание бывшей школы-интерната в Урус-Мартане. Мы не называем имени и не помещаем рассказа целиком. После долгих дней страшных избиений и пыток он был отпущен как человек, в отношении которого у правоохранительных органов нет никаких законных оснований выдвигать какие-либо обвинения. Рассказ записан сотрудниками Правозащитного центра «Мемориал».

«Омоновцы заставили меня раздеться. Ударом приклада меня сбили с ног и повалили на пол. Затем меня поставили на колени, нагнули вперед и прижали голову к земле. Они сказали мне, что, если я не признаюсь в том, что являюсь членом незаконного вооруженного формирования, они меня убьют.

Я отказался. Тогда, по-видимому, старший среди них сказал: «В расход!» Солдаты передернули затворы. Я все равно отказался признаваться в том, чего я не делал.

После этого они снова повалили меня на пол и стали избивать ногами и прикладами. Потом снова поставили меня на колени, головой к полу.

Повязка, которой были завязаны мои глаза, сползла. Они стали угрожать мне, что сейчас они меня изнасилуют. Один из них расстегнул штаны и показывал мне свой половой орган, приговаривая при этом, что он сейчас будет делать со мной. Сопровождалось все это нецензурной бранью.
Самое худшее было дальше. Стволом автомата кто-то из них сзади стащил с меня трусы и затолкал мне его в прямую кишку. В это время трое или четверо меня держали. Мне было очень больно, я кричал. Затем они таким же образом затолкали мне сзади палку. От палки было в сто раз больней. Я кричал, просил пощадить меня. Все это продолжалось, наверное, два часа. Потом они подняли меня и отволокли в камеру». Правозащитный центр «Мемориал» располагает копией выписки из истории болезни этого человека, из которой следует, что, кроме травм от многочисленных избиений, он получил травму прямой кишки и простатит.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.

Смерть за 50 граммов пива

Кадиев Рустам, 1974 года рождения, проживавший по адресу с.Урус-Мартан, ул. Куйбышева, 87, умер в мае 2000 г. Смерть наступила в результате болезни, начавшейся после избиения Рустама ваххабитами в 1998 г. Далее прилагается рассказ матери Рустама – Юсуповой Яхи Ахмедовны, записанный 9 июня 2000 г. в приемной Правозащитного центра «Мемориал» сотрудницей центра Элизой Мусаевой.

«В начале марта 1998 г. мой сын с двумя друзьями были в гостях в соседнем селении Гехи, на вечеринке. Он не был пьяным, просто пригубил какой-то спиртной напиток, больше из любопытства. На обратном пути, при въезде в с. Урус-Мартан, около 22.00 часов их остановили ваххабиты. Это не был их постоянный пост, они всегда передвигались на уазике и большими группами. Если бы их было мало, они никогда ничего не смогли бы сделать.

Один из ваххабитов, близко пригнувшись к лицу сына, приказал ему дыхнуть. Не почувствовав запаха спиртного, он пригнулся еще ближе и повторил приказ. Проверив таким образом на трезвость, они забрали с собой моего сына и одного из его друзей, Эмина.

Только утром я узнала, что сын мой задержан ваххабитами, и пошла в местное РОВД, где ваххабиты размещались вместе с милицией. Точнее, они самовольно заняли там часть здания, и власти ничего не могли с ними сделать.

В подвале РОВД они содержали задержанных. Я обратилась к дежурному по РОВД. Он сказал, что ничего не знает и ничем не может помочь. Я подошла к охране ваххабитов в этом же здании, они не стала меня даже слушать и никуда не пропустили. Рядом стояло здание шариатского суда (здание бывшего финотдела), но меня не пропустили и туда. Я вышла на улицу и просто стояла и ждала. Где-то около 12 часов вышел, пошатываясь, мой сын.

Он мне рассказал, что утром его из подвала РОВД привели в здание шариатского суда. Суд приписал ему 50 граммов пива и приговорил к двадцати ударам палкой… Назначив наказание, они начали говорить про его родителей, обвиняя их в том, что они способствуют пьянкам сына. Он начал с ними ругаться, и за это ему назначили еще дополнительные удары и, может быть, поэтому, избивали с особой жестокостью.

Два раза, поломав свои палки, они били его не только по спине, но и по ногам ниже колена. В течение недели после этого у него началась рвота, он начал худеть. Я повела его к врачам, ему сделали УЗИ. Врачи сказали, что у него внутреннее кровотечение, направили на дальнейшее обследование и лечение. Мы делали что могли, но у него начала развиваться онкоболезнь, операция не помогла, и через два года он умер.

В принципе мы знали тех, кто это сделал, один среди избивавших учился с Рустамом в одной школе, в параллельном классе. Но что мы могли? В Урус-Мартане много было «наказанных» так парней.

Позже мы узнали, что один из тех ваххабитов погиб в Дагестане. В марте 2000 г. Рустаму стало уже совсем плохо.

В это время из-под Комсомольского стали привозить трупы наших парней, много трупов. И тогда сын сказал отцу, что простил своих обидчиков.

Сейчас в Урус-Мартане в интернате держат невинных людей. Я, например, не хочу, чтоб ваххабиты возвращались обратно, но и не хочу, чтоб эти, сегодняшние, занимались беспределом».