С такой тенденцией можно было бы смириться, если бы не одно обстоятельство. Имеется в виду принятое после провозглашения независимости Украины Постановление Президиума Верховного Совета о передаче архивов КГБ из СБУ (Службы Безопасности Украины) в государственные архивы Украины. СБУ начала эту работу и передала в ЦДАГОУ (Центральный Государственный архив общественных объединений Украины – бывший партархив ЦК КПУ) часть архивно-следственных дел из фонда прекращенных дел (ФП) архива КГБ. Позже для исполнения постановления Верховного Совета организовали ведомственный Государственный архив при СБУ, в который было «передано» то, что не успели передать ранее, и поставлен вопрос о возвращении переданной в ЦДАГОУ части фонда ФП КГБ. Последнее осуществить пока не удалось. Переданная в ЦДАГОУ часть фонда ФП КГБ остается пока в ЦДАГОУ, но установлен запрет на пользование этим архивом для всех, кто не имеет спецразрешения.

Причем сделано это было достаточно неуклюже: на первых порах закрыли фонд на 2–3 месяца для «внутренней работы», а потом вышел какой-то циркуляр, в соответствии с которым С.Белоконю, Л.Лукьяновой и пишущему эти строки объявили о прекращении допуска их к ФП. Следовательно, обычного ходатайства с места работы или от общества репрессированных о допуске профессора к архивно-следственным делам в данное время уже недостаточно. Предстоит еще получить выдержанный в духе добрых старых времен спецдопуск.

Старание сжато высказать уже сформулированную мысль часто выводит на новый уровень познания. Когда умер генерал Волкогонов, в газетной хронике появилось сообщение:

«Умер Дмитрий Антонович Волкогонов – человек, хорошо известный нам как автор правдивых книжек, которые разоблачают преступную суть тоталитаризма и руководителей СССР. Он был едва ли не единственным, кого допустили к сверхсекретным архивам». (Он нес правду // «Вечерний Киев», 8 декабря 1995 г.)

Две фразы абсолютно противоположны по смыслу. Если архивы фактически продолжают быть закрытыми и к ним никого, кроме избранных, не подпускают, – как же можно предполагать, что эти избранные будут писать именно правду?

Наоборот, напрашивается вывод, что человек получил социальный заказ от начальства, курирующего архив, достиг с ним согласия, затем получил допуск к материалам, который на определенных условиях отрабатывал.

Полуоткрытость архивов – прямой залог тенденциозности и неправдивости трудов, созданных в таких ненормальных условиях.

В майском номере «Критики» за этот год напечатали (надеюсь, без задней мысли) интереснейшую рекламку нового труда Юрия Шаповала («известного украинского историка», как сообщила редакция) и Владимира Пристайка («генерала СБУ») «Михаил Грушевский: Дело «УНЦ» и последние годы». В рекламе читаем:

«Большое количество новых, недоступных до сих пор исследователям документов, впервые опубликованных и проанализированных в книжке, освещает механизмы чекистской слежки» – и т.д.

Если документы и на сегодняшний день недоступны исследователям, это означает, что они до сих пор не рассекречены. Охраняют или должны охранять их секретность СБУ, персонально ее начальник и достаточно большой штат. Если засекреченные документы некто все-таки получает, анализирует и публикует довольно-таки толстыми томами – это означает, что по смыслу своему документы не секретны. Если по поводу публикаций начальник СБУ не протестует – значит, документы в самом деле не секретные и имеют не оперативное значение, а уже только академическое. Почему же тогда эти документы недоступны больше никому? Ответ очевиден. Если документы публикуются довольно широко, а исследователям они все-таки недоступны, это означает только то, что перед нами служебное злоупотребление.

Если существуют законы, в частности законы о государственной тайне и об архивах, и на этом основании к нерассекреченным материалам не допускают никого – это логично и понятно всем законопослушным гражданам. Если к нерассекреченным материалам все-таки кое-кого допускают – это нарушение. Почему же в случае с такими активными авторами, как Пристайко и Шаповал, государство идет на нарушение с такой готовностью? Почему ведомство не идет на нарушение именно по отношению к национально ориентированным независимым исследователям?

Почему на парижской конференции «Роль политической полиции в СССР» (25–27 мая с.г.) Украину представляют те же Юрий Шаповал, Александр Пшенников (начальник Государственного архива СБУ) и Ольга Гранкина-Бажан (заместитель начальника ЦДАГОУ – бывшего партархива, в котором хранится 34 тысячи архивно-следственных дел бывшего ЧК–ГПУ–НКВД–КГБ).

Если документы, которые находятся в распоряжении Пшенникова и Бажан, закрыты, то почему они едут с этими документами в Париж?

Если должностные лица, не проведя экспертизу и рассекречивание документов, их все-таки публикуют – кто гарантирует, что они опомнятся и где-то остановятся?

Где граница их самодеятельности?

На представительной конференции «Архивно-следственные дела репрессированных: Научно-методические аспекты использования» ученые из разных регионов Украины, различных ведомств и рангов подвергли режим работы над архивным наследством бывших ЧК–ҐПУ–НКВД–КҐБ единодушной и резкой критике. Представляю подробные выписки из опубликованных тезисов этой конференции – совсем не потому, что в них положительно упомянута книжка «Трагедия академика Юринца», написанная без допуска автора к архивно-следственному делу Юринца, а потому, что эти выписки дают представления о трудностях, с которыми встречаются исследователи архивов КГБ в независимой Украине.

Доктор исторических наук, заведующий кафедрой архивоведения и специальных областей исторической науки Киевского университета им.Т.Шевченко Ярослав Калакура сказал:

«Значительная часть документов все еще остается недоступной для исследователей, а расследование настоящих виновников репрессий не проводится» (Архівно-слідчі справи репресованих: Науково-методичні аспекти використання. – К., 1998, с.22).

Кандидат юридических наук Игорь Усенко, сотрудник Института государства и права им. В.Корецкого НАНУ:

«Конечно, из бывших архивов органов безопасности в доступные для ученых государственные архивохранилища поступили лишь архивно-следственные дела, а о протоколах коллегий, приказах, обзорах, справках и прочих нормативных и аналитических материалах органов безопасности исследователи могут лишь мечтать. Сегодня практически невозможно получить в архиве не конкретное дело определенного лица, а подборку (общую) дел за какой-то исторический период. То есть создать целостную систематическую, а не выборочную картину достаточно тяжело. [...] Эффективность труда исследователя иногда в значительной мере определяется не его умением вести научный поиск, а наличием хороших отношений с администрацией соответствующего архивного учреждения. Как один из авторов ныне действующего Закона Украины «О государственной тайне» подчеркну, что архивно-следственные дела в большинстве своем не содержат государственных тайн. [...] Еще одна проблема – это отсутствие для научных работников доступа к справочному аппарату» (Там же, с.42–43).

Заведующая отделом Национальной библиотеки Украины им.В.Вернадского кандидат исторических наук Галина Ковальчук:

«...складывается впечатление, что не все открыто, без этого, без, так сказать, ведомственной тайны технологии фабрикования дел или объективного следствия сами архивно-следственные дела, бесспорно, очень важны, но недостаточны» (Там же, с.84).

Руководитель поисково-исследовательской группы общества «Одесский Мемориал» Николай Данилов:

«Такая ситуация обостряет вопрос о передаче на государственное хранение и тех материалов бывшего КГБ, которые содержат обобщающие статистические данные о политических преследованиях в определенные периоды в конкретных регионах Украины» (Там же, с.106).

Кандидат (сейчас – доктор) исторических наук Анатолий Русначенко:

«Основные средства надлежит сосредоточить на передаче документов из ведомственных в государственные архивы и на хранении этих источников там. Ведомственным архивам нужно максимально рассекретить и передать в открытые архивы аналитические, итоговые материалы, которые касаются террора в целом и действий соответствующих служб. Без этих материалов следственные дела являются суженными и не всегда объективными документами... Причем доступ к этим источникам должен быть упрощенным, а главное – одинаковым для всех категорий исследователей, независимо от их организационной принадлежности. Безусловно, необходимы децентрализация усилий по изучению проблемы, отказ от монополии отдельных структур, иначе получается, что люди за государственные средства готовят и публикуют диссертации, а со временем будут стремиться еще и цензуровать иных научных работников» (Там же, с.108).

Доктор исторических наук, проректор по научной работе Запорожского юридического института МВД Украины Сергей Тимченко:

«Недопустимо, что право доступа к данному массиву источников получают лишь отдельные лица, в той или иной мере связанные с правоохранительными органами. В результате большинство исследователей вынуждены пользоваться уже вторичными, отобранными данными» (Там же, с.123).

Кандидат исторических наук, руководитель симферопольской областной научно-редакционной группы «Реабилитированные историей» Дмитрий Омельчук:

«Даже имея уже обработанные документы, например, фильтрационные дела, архивисты ограничивают доступ исследователей к ним» (Там же, с.127).

Преподаватель Запорожского юридического института МВД Украины Валентин Лень:

«Кто установит, что в архивном деле могут содержаться какие-то негативные данные о реабилитированном или о его близких родственниках? Где здравый смысл? Это всегда может быть основанием для отказа по ознакомлению с материалами дела. Считаем необходимым [...] внести изменения в постановление Верховного Совета Украины о толковании закона» (Там же, с.130).

Директор Государственного архива Волынской области Владимир Гика:

«Думаю, что в таких вопросах правил волынских, черкасских, одесских не должно быть, а сегодня мы практически имеем именно это» (Там же, с.133).

Директор Государственного архива Автономной республики Крым Людмила Гурбова:

«Наиболее сложная ситуация сложилась с уголовно-следственными делами, которые архив Управления Службы безопасности в Крыму должен был передать в госархив. Но до сих пор, в течение трех лет, они не составили описей дел, не упорядочили дела. Создается такое впечатление, что в выполнении Постановления о передаче упомянутых документов заинтересованы лишь работники госархивов, и нет никакого контролирующего и координационного центра, который регулировал бы процессы работы по уголовно-следственным делам» (Там же, с.136).

Кандидат исторических наук, доцент Николаевского филиала Национального университета «Киево-Могилянская академия» Николай Шитюк:

«Несмотря на то, что было принято решение о передаче этих дел на хранение в областные архивы, до настоящего времени это распоряжение не выполнено. Под различными предлогами дела до сих пор находятся в Управлении Службы безопасности по Николаевской области, куда рядовому исследователю попасть очень тяжело. Исследователи, научные работники лишены возможности работать с архивными делами реабилитированных граждан» (Там же, с.151).

В своей монографии об академике Юринце я в свое время высказался тоже совершенно однозначно:

«Архивно-следственное дело Юринца... выдается для ознакомления лишь ограниченному кругу «своих» («Трагедія академіка Юринця», с.69).

Такие мысли, следовательно, высказываются специалистами из Киева, Запорожья, Луцка, Николаева, Одессы, Симферополя. Одни ученые работают в академических и ведомственных институтах, другие преподают в университетах, кто-то возглавляет государственные архивы. И все они, как один, утверждают, что современная система хранения и доступа к архивным источникам неудовлетворительна, не отвечает интересам науки, а следовательно – и государства. Вспоминается заявление, которое сделал дежурный КГБ СССР А.Б.Беляков (1990):

«Мы помогаем тогда, когда это в интересах КГБ и государства. КГБ не будет работать на чьи-то диссертации» («Аргументы и факты», № 12, 1991 г.).

Прошло немного времени, и именно КГБ начал писать диссертации. Только имеем ли мы основания верить их произведениям?

Известный российский прозаик Г.Владимов писал:

«Не верь КГБ ни в дождь, ни в ясную погоду. Не верь ни в жару, ни в мороз. Не верь и тогда, когда он говорит правду».

Тревога за исследование архивов КГБ, которой поделились участники упомянутой выше конференции, не прошла, надеемся, мимо ушей Главной редколлегии 27-томника «Реабилитированные историей» во главе с академиком П.Троньком.

Впрочем, по мнению Всеукраинского общества политических узников и репрессированных и культурно-просветительского общества «Мемориал» им. В.Стуса, не меньшую тревогу вызывает и сама Главная редколлегия. В письмах-протестах этих товариществ на имя Президента, Кабинета Министров, вице-премьера М.Жулинского отмечалось, что предусмотренные постановлением Кабинета Министров от 11.09.92 г. государственные средства для Главной редколлегии, в состав которой не вошли представители от обществ репрессированных, будут выброшены на ветер.

Так оно и произошло.

Редколлегии ряда областей Украины готовы уже сегодня издать, а некоторые (Одесская, Днепропетровская) уже издали свои тома «Реабилитированных историей», а Главная редколлегия, взяв обязательство издать соответствующий том по Киеву, который должен быть образцом для всех других, выпускает его до сих пор. Выпуск своего 27-томника Главная редколлегия, ссылаясь на академическую фундаментальность, перенесла на третье тысячелетие с надеждой, что в январе 2001 года Кабинет Министров продлит еще на 10 лет финансирование издания «Реабилитированных историей» той же Главной редколлегией во главе если не с 85-летним академиком П.Тронькой, то с его правой рукой – кандидатом наук Ю.Данилюком.

Тем областным редколлегиям, которые уже готовы к изданию своих томов, Главная редколлегия предлагает присылать эти тома ей на рецензирование (с рыночной оплатой каждого прорецензированного печатного листа в несколько сот гривен) и на последующее «главлитовское» разрешение на печать. Согласится ли Кабинет Министров на «новый старый круг» разбазаривания государственных бюджетных средств, мы узнаем вскоре. Еще одно обязательство Главной редколлегии цитируем по п. 5 Постановления Кабинета Министров от 11.09.92 г.:

«Принять предложение Главной редколлегии, НАН Украины и Службы Безопасности Украины об издании на протяжении 1996–98гг. энциклопедического словаря-справочника о гражданах – жертвах политических репрессий, захороненных в поселке Быковня (Киев)».

Между тем как многочисленная Главная редколлегия компартийного академика Тронька вместе с НАН Украины и Службой Безопасности Украины собиралась и, наконец, с трехлетним опозданием, только что, в 2000 г., выдала обещанное «при финансовой поддержке Киевского городского председателя Александра Александровича Омельченка» – такой справочник для Киева уже существует.

Издали его на общественных (а не бюджетно-зарплатных, как в случае Главной редколлегии) началах авторы-составители (М.Лисенко. Биківня: Злочин без каяття. – Бровари, 1996. –136 с.; Київ: жертви репресій, т.1 / Упорядкування Л.Абраменка. – Київ, 1997. – 496 с.; т.2/ Упорядкування Л.Абраменка, А.Амонса та ін.– Київ, 1999. – 351 с.; Сосни Биківні свідчать: Злочин проти людства /Автори-упорядники М.Роженко, Е.Богацька, кн.1. – Київ, 1999. – 600 с.)

Конечно, при участии СБУ и привлечении к изданию энциклопедического справочника по Быковне этот справочник мог бы быть более полным и совершенным, но, к сожалению, этого не произошло. Справочник не имеет энциклопедического характера.

Он содержит два списка расстрелянных в киевских тюрьмах в 1937–1941 гг. жителей Киева. В первом из них (с.89–226) – около 1000 имен. Но среди них нет ни одного нового имени, которого не было бы в изданных уже книгах.

Во втором (с.238–312) имен столько же, и среди них есть немало новых. Однако заявлять, что во второй половине 1937 г. в тюрьмах НКВД расстреляно 1305 человек (с.313), а в 1938 году – еще 961 (с.314), означает обманывать людей, даже если эти цифры приводятся по документам Центрального государственного архива общественных объединений Украины.

Ибо, во-первых, в ЦДАГОУ хранится лишь часть следственных дел из архива КГБ, и, во-вторых, в Киевских тюрьмах расстреливали не только киевлян. Волна репрессий 1937–1938 гг. не идет ни в какое сравнение с последующими годами; по словам составителя книги,

«за период с 1939 по 18 сентября 1941 года (преддверие оккупации гитлеровцами Киева) тайное кладбище НКВД «пополнилось» еще 2563 телами» (с.17).

Репрессии Большого Террора 1937–1938 гг. были на порядок, если не на два порядка, масштабнее, чем страшные репрессии всех предыдущих и последующих лет. Более страшными по сравнению с репрессиями 1937–1938 гг. были для Украины лишь искусственно и специально для Украины проведенные большевистской Москвой репрессии голодом 1932–1933 гг.

Несмотря на критические замечания, мы приветствуем появление еще одной книги про быковненскую трагедию Украины.

Вот только запретом исследовать эту трагедию для одних, которые не получают за это зарплату, и разрешением на исследование для других, которые зарплату за это получают, согласиться тяжело. Монополия на пользование государственными архивами должна остаться в «светлом прошлом».