в

и

з н у т р и
г
л
я
д

Ни камня, ни креста,

Ни дикого куста,

Ни знака, ни следа.

Душе понять не просто,

Что здесь не пустота,

Что здесь не тишина,

А немота огромного погоста.

В любом из здешних мест,

Куда ни обернешься,

Ставь свечу и крест

И ты не ошибешься.

Юлий Ким. «Московские кухни»

Этот день, 29 октября, был трудным для всех нас – трудным именно в эмоциональном смысле. На полигоне НКВД, расположенном на старом Калужском шоссе близ совхоза «Коммунарка», собрались родственники тех, кто зарыт в ямах и рвах огромной территории бывшей дачи Ягоды. Здесь мне трудно применить обычные человеческие слова: кладбище, могилы, похоронены… На память приходят такие места, как Катынь, Бабий Яр, Куропаты... Траурная церемония открылась выступлением членов «Мемориала», представителей правительства Москвы. Выступил писатель А.Борщаговский. Затем был отслужен молебен, прозвучали добрые слова священника. Пожилые дети и среднего возраста внуки зажигали свечи, ходили по осеннему лесу, окруженному высоким забором, на провальных участках брали землю, плохо представляя себе, где закопаны их близкие.

В конце церемонии корреспонденты ряда газет и телеканалов брали у родственников интервью. Ссылаясь на эти интервью, историк и теолог Андрей Зубов в передаче Радио «Свобода» от 31 октября, где речь шла о неготовности России к покаянию, подчеркнул:

«…ни единый из тех, кого показали по телевизору, не сказал – я чувствую стыд за дела моего отца, за дела моего деда, который, хотя и погиб от рук сталинских палачей, сам был сталинским палачом буквально за несколько месяцев до того, как над ним свершился приговор».

Это при том, добавил он, что

«мы, жалея о преступлениях на “Коммунарке”, как-то забываем о том, что намного большее число людей похоронено на Бутовском полигоне, где хоронили не “своих”, а где хоронили “чужих”».

Мы все в ответе за наше прошлое. На мой взгляд, покаяние необходимо и мне, и многим в России. Но такое категорическое обобщение, не подтвержденное никакими фактическими данными, в лучшем случае можно назвать некомпетентным, в худшем – клеветническим. Участвующие в передаче Г.Померанц и другие не возразили, не было ни комментариев, ни объяснений, подтверждающих или отрицающих огульное приписывание слова «палачи» всем 4527 убитым, внесенным в Книгу памяти. По биографическим данным «Расстрельной книги» легко можно узнать о каждом захороненном. По большей части это люди, не имевшие никакого отношения к властям, КГБ, охране и расстрелам. Радиостанции «Свобода», ознакомившись с расстрельными списками по «Коммунарке» и Бутову, следовало бы передать опровержение. В каждом захоронении подобного рода зарыты и жертвы, и палачи, и это давно известно. Церемония на «Коммунарке», а также выступление комментаторов на таком уважаемом радио, как «Свобода», особенно важны для молодых. Большинству из них, к сожалению, подобные захоронения «предков» не слишком интересны, не трогают их души.

На Западе вышла документальная книга «Передайте об этом детям вашим» об истории Холокоста в Европе и СССР. По замыслу авторов эта книга создана для школьников и раздается бесплатно. Подобную книгу об истории истребления своих и иностранных граждан коммунистическим режимом следовало бы создать и для российских школьников. Книгу необходимо написать живым, доступным детям языком, кратко, но емко.

Наглядным уроком истории могут служить захоронения вроде Бутова, Донского, «Коммунарки». И, конечно, книга должна дойти до каждого школьника и раздаваться по возможности бесплатно.

В Книге памяти имена моих матери и отца стоят рядом. Они были гораздо моложе меня – 35 лет и 43 года, но фотографии, взятые из следственных дел, показывают измученные пытками, искаженные лица. Оба за несколько лет до ареста приехали из Франции. Отец работал авиаконструктором, мать – переводчицей. Приговор Военной Коллегии был вынесен им одновременно с группой людей, объединенных состряпанным КГБ «Бессарабским делом». 20 минут хватило отцу, чтобы отказаться от показаний, данных во время следствия, и маме, чтобы так и не подписать предъявленные ей обвинения, а суду вынести приговор. Расстрел производился немедленно после решения суда (если можно назвать это судом).

Не знаю, везли ли их на «Коммунарку» живыми, чтобы убить на полигоне, или убили в подвале расстрельного дома, увиделись ли они перед смертью. Лучше не домысливать их последние часы. Но и забыть нельзя… Да и где доказательства, что именно в этой земле их последнее упокоение. Так долго от нас все скрывали. Я уже свыклась с мыслью, что у меня нет родных могил. «Коммунарка» – это братское кладбище, которым несть числа в земле российской. Не могу найти только точного объемного слова, которое вобрало бы в себя слова геноцид, холокост, террор. Может быть, преступление против человечности? Как назвать то, что произошло на земле нашей? Закончить статью можно бы следующим. В России продолжают с прежним упорством создавать места общего захоронения. Сегодня в Чечне – Самашки, Новые Алды… Позже опять будут цветы от детей и родных и покаянные речи от государственных структур.

Доколе?

Майя Кофман, член «Мемориала»

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.