Искусство ГУЛАГа (Карлаг и поколения, Если музу видит узник, Гулаг – Система лагерей в СССР)

Карлаг и поколения

Карлаг имел множество отделений по всей степи, это десятки тысяч людей за колючей проволокой. Здесь томились ученые, военачальники, деятели культуры, политики. Они переживали физические и моральные страдания, но не были сломлены. Именно в Карлаге зародились первые очаги искусства и культуры на карагандинской земле: здесь были прекрасные драматические и оперные коллективы, оркестры, в которых играли бывшие актеры Большого, Малого и других центральных театров, филармоний, творческих коллективов.

Судьбы людей, причастных к зарождению искусства в Караганде, по-разному складывались до Карлага и после него, но здесь они были очень схожими: лагерь или комендатура и милостивое разрешение «творить» портреты своих палачей, украшать территории и клубы.

После войны эти люди организовывали первые художественные выставки, оформляли интерьеры общественных помещений и город к праздникам и, что самое главное, учили молодежь в изостудиях, давали хорошую профессиональную подготовку на основе русской классической школы. Их ученики позже составили ядро Карагандинской организации Союза художников Казахстана. У искусства Караганды есть свое лицо, в нем узнаются и черты родины предков – русской классической живописи, и черты родителей – первых карлаговских художников, и индивидуальности многих творческих личностей – нескольких поколений художников Казахстана.

 

Из предисловия к каталогу выставки «Карлаг и ... поколения»

При отборе работ на выставку строго соблюдено лишь одно условие – место исполнения произведения. Эстетические критерии оставлены в стороне, потому что за каждым предметом, рисунком – человеческая трагедия, все они – драгоценные реликвии того времени, свидетельства истории.

Отбывающему срок в исправительно-трудовом лагере художнику, прежде чем официально получить право трудиться хотя бы около своей профессии, надо было отбыть на общих работах: на лесоповале, сплаве, руднике, золотом прииске, стройке и так далее. После этого он уже мог получить статус маляра, оформителя стенгазеты и клуба, сценографа там, где была самодеятельность, а вместе с этим – доступ к бумаге, карандашам, краскам и к рисованию – тайно, урывками – для себя. Эти произведения, выполненные графитным карандашом или пером и тушью, фиолетовыми чернилами, отдельные, чудом уцелевшие работы маслом составляют фонд собственно репрессированного искусства. Если в условиях ссылки творчество, кроме внутренних причин, зависело от наличия необходимых материалов, то в лагере зависимость была куда более многоступенчата и сложна.

Рисовали больше всего простыми и цветными карандашами, а также тушью, чернилами и пером или палочкой, спичкой, щепочкой; гуашью, акварелью, иной раз мудреной смесью из зубного и медицинского порошков и даже свиной кровью. Лагерный режим диктовал свои жесткие условия. В ходу были небольшие самодельные тетрадки и альбомчики типа записных книжек, нередко заполненные набросками лагерной жизни. Лагерный рисунок часто небольших размеров – его удобнее прятать от шмона, такая бумага легче добывалась, она экономнее. Кроме того, портреты и автопортреты посылались родным вместо фотографий и должны были поместиться в конверте. Иногда облик или одежда модели приукрашивались: вместо телогрейки мог появиться обычный городской пиджак и галстук, чтобы родные не очень пугались арестантского вида. Кроме потребности духовного самовыражения, лагерное бытие знало и другие стимулы творчества, в числе коих – просто стремление физически выжить. В таких обстоятельствах портреты, пейзажи, поздравительные открытки делались по заказу, за пайку хлеба или за деньги на ларек. Наряду с портретами популярной темой был пейзаж. В нем неизменно выражено настроение, обычно сумрачное, даже трагическое, с редкими блестками просветления. Главный эмоциональный заряд здесь несут небо и деревья. Особую группу составляют предметы раздела, обозначенного в каталоге как «Рукоделие и ремесло». Эти вещи, нередко высокие по мастерству исполнения, обнаруживающие вкус, умение и изобретательность, делались в качестве подарков к дням рождения и иным памятным событиям для родных на воле и для лагерных друзей. Они имеют иногда чисто декоративное, а иногда функциональное назначение – например, мешочки для хранения хлеба, табака, мелочей, теплые кофточки, вязаные туфли и многое другое. Труд художника (как и всех зэков) был подневольным, рабским по существу, это вынуждало не только писать портреты жен лагерного начальства, но также белить потолки, красить и расписывать стены их квартир. Проявление творческих способностей в условиях террора, изоляции от привычного мира вещей и дружественных связей в условиях, нацеленных прежде всего на умерщвление в человеке его сущности, индивидуальности, а в конечном итоге – на физическое истребление, не было явлением исключительным. Об этом свидетельствует выставка. Многие ее экспонаты подарены «Мемориалу» и лягут в основу музея нашего Общества.

Валентина Тиханова

Если музу видит узник, Гулаг – Система лагерей в СССР

То есть успех выставки обусловлен актуальной политической борьбой: левые отмежевываются и отмываются, а правые укрепляются в своих опасениях и злорадствуют?

– Конечно, элемент политической актуальности способствовал успеху выставки. Думаю, что недавняя ожесточенная дискуссия вокруг «Черной книги коммунизма», прошедшая и во Франции и в Италии, способствовала самой идее такую выставку устроить. Однако десятки тысяч молодых посетителей побывали на экспозиции явно не только из политических соображений. Отчасти это было, наверное, историческое любопытство: в Италии любят историю, в каком-то смысле живут в ней и уважают ее – всякую, даже несимпатичную. С другой стороны, сработало само слово «ГУЛАГ» – после книги Солженицына это слово в западном мире знают все, а теперь вот символ обретал зримое выражение. Очень неприятный символ, знаменующий насилие, бесчеловечность, рабство, унижение. Судя по отзывам, при просмотре основной импульс был – отшатнуться, отбросить этот кошмар. А значит, утвердиться в обратном – в человечности, в достоинстве, в свободе.

А что, выставка действительно была очень страшная?

– Ну, по нашим меркам никаких особых «страшилок» не было, да и дизайн был сдержанный, нейтральный. Но трагизм самой темы, призрак неоправданных смертей и незаслуженных страданий так в этих фотографиях и вещах сильны, что для человека, который хочет что-то понять, не нужен никакой эмоциональный прессинг. Это нас надо по башке бить и слезы выжимать, а нормальный западный человек и без того видит очевидное. Имеющий уши…

В этом и была задача выставки – помочь увидеть очевидное?

– Скорее, сверхзадача. А просто задачей было – рассказать про историю репрессий, показать, как работала эта система, что такое лагеря, какое место они занимали в нашей советской жизни. Кажется, удалось решить обе задачи – и «сверх» и «просто».

И что же вы показывали?

– Тематические разделы перечислять скучно, тем более что их хронологические и содержательные границы весьма условны. Было несколько главных образов, формирующих идеологическое пространство выставки, – толпа, стена, дорога. Они всплыли неумышленно, их вытолкнул сам материал, и оказалось, что неважно, когда и где остановилось мгновенье: на Беломорканале, на Соловках, на Колыме, на БАМе или еще где. Люди что-то делают, муравьино копошатся или идут куда-то строем или толпой. Люди, отделенные от других стеной, проволокой, забором, насыпью, лесом. И бесконечная, бесцельная дорога. Недаром чаще всего задавали вопрос: «а зачем был ГУЛАГ?» – Действительно, зачем? И еще другой: «А почему не боролись?» – Действительно, почему?

Сильнее всего работали большеформатные фотографии. Мы подобрали более 500 документальных снимков самого разного времени – от 1920-х до нынешних дней (заброшенные зоны). В основном лагерная жизнь, работа, но были и портретные фото, и фотографии с политических процессов, и снимки тюремных интерьеров, пейзажи(см. фото на стр. 71). Сравнительно небольшое место занимала лагерная графика – жанровые и портретные зарисовки. Несколько плакатов (см. нижнее фото на стр. 70). И две-три витрины лагерного быта – посуда, одежка, самоделки разные. Документов тоже было мало – читать их иностранцу невозможно, да и кто читает на выставке, кроме редкостных зануд.

Поэтому немногочисленные документы (и подлинные, и копии) играли роль вещей или картинок: вот крохотная тайная ксива из тюрьмы, а вот детские каракули маме-зэчке к празднику, вот список бригады (опять люди в клеточках), а вот семейный снимок с вырезанным чьим-то лицом.

И тому подобное. Зато была большая карта лагерей, графики и таблицы (статистика всякая), хроника репрессий, другие пояснительные тексты – если кого факты заинтересуют. На мониторах крутились документальные фильмы – хроники сталинских времен, «Власть соловецкая», две видеоленты, которые сделали для нас в лаборатории устной истории РГГУ Дарья Хубова и Ирина Щербакова. В общем, все как у взрослых…

Все экспонаты из «мемориальских» коллекций?

– Не только, хотя и большинство. Во-первых, в создании выставки участвовали и Государственный архив Российской Федерации, и Петербургский музей политической истории России. Во-вторых, многие фотографии разысканы «Мемориалом» в других архивах и музеях. Кое-что дали и частные лица (например, наш друг фотограф Юрий Бродский). Так что это коллективная работа.

А где проходила выставка?

– В средневековых подвалах ми-ланского замка «Сфорцеско», где когда-то были и казармы, и казематы. Советские лагерные сюжеты смотрелись здесь одновременно и естественно, и театрально.

Замок сегодня – один большой музей. Очень хорошо, что муниципалитет Милана предоставил это помещение (два больших зала общей площадью, наверное, метров пятьсот).

И вход был для всех бесплатный. А вот каталог, вернее сборник материалов по истории репрессий и Гулага, выпущенный издательством Mazzotta, хоть и дешево, но продавали – издатели не любят благотворительности.

Кто, кстати, финансировал и организовывал выставку?

– Муниципалитет Милана дал деньги и предоставил помещение, Фонд Анны Кулишовой (Милан) затеял всю историю, Фонд Дж.Фельтринелли (Милан) взял на себя все организационные и кураторские функции. В России помогало выставочное агентство «РосИзо». Им всем огромное спасибо.

«Мемориалу» оставалось заботиться только о содержательной стороне. И коль дошло до благодарностей, скажу еще раз спасибо своим сокураторам: д-ру Франческе Гори, Наталии Мазур, проф. Марчелло Флоресу, замечательному дизайнеру Джианфранко Парди, переводчикам Марии Феретти, Патриции Деотто и Эмануэлле Гверчетти. И конечно всем тем, кто участвовал в подготовке материалов, – Алене Козловой, Наташе Малыхиной, Саше Резниковой, Ане Морозовой, Светлане Николаевне Цибульской, Сереже Сигачеву, Мише Смирнову, Петру Трубецкому, Оле Блинкиной, Никите Петрову, Диме Епифанову, Володе Гривенко… Всех не перечислишь.

И что дальше?

– Выставка получила отличную прессу, и теперь ее основная, фотографическая часть путешествует по Италии: заканчивается экспозиция в Модене, на очереди Бергамо и Флоренция. А там, глядишь, дорога и в Рим приведет. Вероятно, будут еще аналогичные выставки в Брюсселе, Берлине и Женеве. Только хочется-то другого – сделать такую выставку в России. В Москве, в провинции – все равно. Но страшновато как-то. Допустим, найдем деньги (хотя российские спонсоры что-то давно не встречались), художника хорошего, помещение удачное. А вот найдутся ли зрители – пусть не 60 тысяч, а 6? Сомнительно.