День второй

Куда несешься, Русь? Велик Гоголь: правовое государство оказалось маниловщиной, теперь его вновь сменила кошкаревская «комиссия построения».

Делай – раз, делай – два, делай – три... В сегодняшней попытке «выстраивания» в России «управляемой демократии» история с НТВ – один из первых шагов, но не последний.

Сначала на волне военной истерии была «взята» Дума. Потом, при поддержке нижней палаты, ограничены полномочия «региональных баронов», создается «вертикаль власти». И лишь затем – «концепция информационной безопасности», решительное наступление на масс-медиа.

Что ж, все правильно. Великие потрясения двадцатого века стали возможны лишь когда тарелка радио смогла превратить целые народы в толпы для вдалбливания «единственно верных учений». Радиоточка в комнате советского человека работала всегда. Министр пропаганды Геббельс обеспечил радиоприемником каждую немецкую семью.

История с НТВ – только последний ход в «выстраивании» национальных СМИ. Несколькими месяцами ранее, после серии комбинаций, как всегда, хитрых и неуклюжих одновременно, расстался-таки с акциями телекомпании ОРТ Борис Березовский. Еще раньше, прошлым летом, после долгой канители с лицензией, телеканал ТВЦ продолжил-таки вещание, кардинально изменив свой облик. Теперь там все скромно, без претензий на «общенациональное значение». Одновременно произошла и кардинальная смена вещательной политики на ВГТРК: на государственном канале невозможна антигосударственная позиция!

Разгром «Медиа-Моста» – лишь эпизод в работе «комиссии построения», а она без работы не может... Кто следующий?

 

Мы, право же, не хотели быть НАСТОЛЬКО актуальны, когда год назад готовили тематический номер бюллетеня «Мемориала» о доступе к информации. Мы и сегодня не претендуем на злободневность. К тому моменту, как вы раскроете этот выпуск бюллетеня, все слова уже не раз будут сказаны, а повторяться не хочется. Как заметил Лев Рубинштейн, ситуация вокруг НТВ при всей своей безусловной общественной значимости стала ярким образцом концептуализма в журналистском искусстве, ибо ведущей темой журналистики стала сама журналистика.

Но есть, кажется, еще одна причина в очередной раз обратиться к истории «Медиа-Моста», еще одна точка отсчета: август 91-го. Посмотрим на последний год, в очередной раз подводя итоги десятилетия.

 

Как все начиналось – казалось, мы победили и навсегда простились с прошлым, с цензурой, с угрозой гражданской войны, с гимном Александрова, наконец! Как меняется время!

И к чему мы пришли? Допустимо и даже comme il faut то, что было непозволительно и неприлично десять лет или два года назад. Уже захватили НТВ, закрыли «Сегодня», «Итоги». Осталось «Эхо» – ждем-с, когда умолкнет...

 

ИНОГДА ОНИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

Вспомним начало. Свободная пресса, возникавшая в России на рубеже 90-х, начала с публикации текстов, лежавших в столах. Темой публицистики становились вещи, десять лет назад обсуждавшиеся в Самиздате, точно так же, как новостью оказывалось письмо Раскольникова Сталину. Наследие прошедших десятилетий осваивали пресса, общество, политики (тогда все это было едино: герои публикаций в «Огоньке» становились депутатами). Что оттуда брали – сейчас, может, стыдно вспомнить: продолжение старых, двадцатилетней давности, споров «Октября» с «Новым миром» долго представлялось жутко важным и современным.

К 91-му у нас сложилась свободная пресса – то есть пресса как таковая. Известно советское замечание: «В "Правде" нет известий, в "Известиях" нет правды» – а тут появилось и то, и другое! Потоком пошли «известия» – разом из настоящего и прошлого. Советский человек жил в звенящей пустоте (раньше жители какого-нибудь городка могли десятилетиями хранить память о чем-то, происшедшем много лет назад – о единственном событии в их жизни); теперь эту пустоту заполнял поток новостей. Появилась и «правда», в которую эти новости ложились. Овладевая массами, «демократическая» идея, в соответствии с учением классика, становилась материальной силой. В столкновении с ней официальная идеология рухнула, а журналистика, казалось, полностью и окончательно победила казенный ведомственный официоз.

Но общество оказалось не готово не то что ответить на злободневные вопросы, но и задать их себе. Вот и Андропов говорил в начале 80-х: мы не знаем общества, в котором живем. А в наше время Вячеслав Всеволодович Иванов, в более широком контексте анализируя развитие общественной мысли в семидесятые годы, отметил отсутствие существенных наработок в социологии и экономике, которые могли быть востребованы. В августе 91-го мы неожиданно для себя победили, не имея, по сути дела, какой-либо позитивной программы – кроме понимания общей необходимости и общего направления реформ. По сути, этот идейный вакуум был воздухом и для журналистики, и для политики, и для власти... (Тогда это не было столь разделено.) Возмещалось это преизбытком антикоммунизма... Вот что казалось сильным – это наследие правозащитного движения, идеи права и прав человека: они были паролем. Что ж, все правильно, на то день первый – свет отделяется от тьмы, но твердь перемешана с хлябью.

Эта беда – не только наша. Валенса, придя к власти, был удивлен, что у его советников-интеллектуалов нет плана построения светлого будущего. Но в Европе были интеллектуалы. Была элита, сменившая у власти партноменклатуру – в Чехословакии из котелен и сторожек люди шли в министерские кабинеты. У нас было свое «поколение дворников и сторожей» – но... почувствуйте разницу! В СССР в 50-х окончились массовые репрессии – однако «пытливая мысль ОРУДа не стоит на месте»: новой формой воздействия органов госбезопасности на общество стала «профилактика». В последующие три десятилетия политзаключенными стали «только» тысячи человек, на каждого из которых приходилось около ста «профилактированных». Тех, кого вызвали для «беседы» и «предупредили». Или проработали на партийных и комсомольских собраниях, с участием трудового коллектива. Или призвали в армию... да мало ли было в СССР способов поставить человека на место! Такому воздействию подверглись сотни тысяч выделявшихся из массы. Газонокосилка «профилактики» методично выкашивала зачатки того, что теперь называют гражданским обществом.

Так или иначе, на момент крушения СССР в России не оказалось «альтернативной» элиты, которая могла бы взять власть. У них – Гавел, у нас – Ельцин. Коммунистов сменили бывшие коммунисты, первых секретарей – вторые.

А в резерве еще стояли комсомольцы из райкомов – где еще способному молодому человеку делать карьеру? И молодые офицеры госбезопасности – тоже элита. Что выросло – то выросло...

В событиях 91-го можно усмотреть и такой, как теперь говорят, дискурс: борьбу за власть республиканских и союзной элит. В союзных республиках и в странах «социалистического лагеря» были востребованы идеологии национал-демократических движений. «Свинец иль золото получишь – пробуй!» Итоги повсеместно определились достаточно быстро: одни освободились, кажется, окончательно – другие сменили вывески. Заменялись лозунги – с коммунистических на национальные – при сохранении силовых и управляющих структур, а часто и «первого лица». В России могла пригодиться только «демократическая» составляющая – «национальная» давно была освоена советской властью; «время собирать камни» наступило только теперь.

Политическая ситуация в России начала 90-х двигалась по инерции. Инерция противостояния 1987–1991 годов предопределила неуклюжий запрет компартии в 91-м, «дело КПСС» в Конституционном Суде в 92-м – фактически проигранное, и конфронтацию с Верховным Советом, закончившуюся в 93-м «поражением цели». Все эти шаги, по стилю – глубоко советские, выявляли преемственность режима. Будучи пуст в идейном смысле, он мог самоопределиться только в противостоянии. Милый пещерный антикоммунизм был искренним, но тактическим приемом – а не проявлением внутренних убеждений; последние отсутствовали.

Но «демократический» заряд оказался силен: его хватило на десятилетие – это большой срок. Было десять лет неопределенности, и именно эта неопределенность давала нам возможность выбора, развития. Кого винить в неутешительных итогах? На рубеже 90-х Глеб Павловский заметил, что контуры будущей реакции будут определяться суммой подлостей, которые мы успеем совершить.

Тогда, в начале десятилетия, «демократы» были фасадом власти... да все во власти были «демократами», среди которых, как в Ноевом ковчеге, было каждой твари по паре; кто-то «колебался вместе с линией», а кто-то попросту в себе не разобрался. Твердь долго отделялась от хляби: «государственник» Олег Добродеев ушел с НТВ в 99-м – осознал что ли на шестом году, что создал «не то»?

Но – «так тогда носили». Ельцин брал с собой в США Ковалева и Молоствова. Начали открываться архивы. Все это могло помочь переосмыслению семидесятилетнего опыта. Однако самоценность права на доступ к информации была здесь ни при чем: история была аргументом политики и была востребована в противостояниях начала 90-х да перед выборами 96-го. А в головах царило запустение. «Демократическая» идея, став, в соответствии с учением классика, материальной силой – при этом неизбежно опошлялась. Остались с тех пор только книги про «золото партии» в ярких обложках...

Оставим тему «заговора и агентуры» авторам детективов. Заметим только, что при всем внешнем антикоммунизме никакой «люстрации», никакой замены руководства госбезопасности не произошло.

Более того – советники из числа бывших офицеров тайной полиции появлись чуть ли не у всех ведущих деятелей политики и бизнеса: кажется, это было модно – иметь в чулане своего ручного гэбэшника. В «Медиа-Мосте» это был Филипп Бобков, с 60-х руководивший в СССР политическим сыском – в ходе атаки на НТВ это не преминули припомнить. Смешно: к тому моменту это было уже престижно... В свою очередь, некоторые руководители НТВ когда-то негласно сотрудничали с ведомством Бобкова – соответствующие документы опубликовал Александр Коржаков. Но – «не судите, да не судимы будете»...

Первый звонок прозвенел осенью 1992-го в Пригородном районе Северной Осетии. Структуры управления, столкнувшись с вышедшей из-под контроля ситуацией, проявили древние рефлексы: простое силовое решение и перекрытие каналов информации. Кстати, руководил введением цензуры в зоне осетино-ингушского конфликта не кто иной, как Андрей Черкизов. Так что не враг дал, сам ковал...

Второй звонок последовал осенью 93-го. Цель оправдывала средства: для победы в противостоянии с «коммуно-фашистами» были использованы те же «силовики», которые через год возглавят операцию в Чечне, и те же приемы ведомственной пропаганды, что будут использованы на Кавказе. И генерал Манилов именно тогда пошел в рост... То, с чем мы, вроде бы, простились в 91-м, было востребовано властью – для защиты завоеваний демократии! И если теперь вы видите покрывшую Россию камуфляжную сыпь, знайте: инфекцию мы подцепили именно тогда...

Здесь прозвенел третий звонок. Победа 4 октября 1993 года обернулась поражением на парламентских выборах 12 декабря: большинство получили коммунисты и Жириновский (некоторые исследователи, в частности А.Собянин, впоследствии объясняли это подтасовками, но еще товарищ Сталин заметил: важно не как голосуют, а кто считает). Это был шок. И тут же, в первые же дни, возник соблазн: уподобиться! Если не удалось победить противника – что ж, перехватим его лозунги. Отсюда – путь назад. Через «маленькую победоносную войну» в Чечне, начатую в 94-м для подъема рейтинга, ко второй чеченской войне, ставшей началом конца... или, во всяком случае, концом десятилетия.

...И именно тогда, между вторым и третьим звонком, начал вещание канал НТВ.

 

«НОВОСТИ – НАША ПРОФЕССИЯ»,
ИЛИ
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО: ВЕРСИЯ

– Он такой советский...

– Как можно, он антисоветский!

– Какая разница...

С. Довлатов

Как ко всему этому относиться? «Новости – наша профессия» – эта фраза все еще звучала по-новому, и оказалась едва ли не самым здравым отношением к безумной действительности. Выяснилось, что нет необходимости что-то писать самим: достаточно порой собрать и хронологически изложить сообщения. В конце двадцатого века информационные технологии могли дать независимому, самостоятельно мыслящему гражданину возможность самому вырабатывать свое мнение. Даже когда власти осуществляли практически полную цензуру сообщений с места события, было достаточно простого цитирования, сопоставления слов официальных лиц, чтобы понять, что происходит, или что врут практически все! С другой стороны, информация, «новости» также оказались «политикой». Невозможно стало просто освещать ситуацию – выводы напрашивались сами собой. Но какие? Как правило, неутешительные: власть по мелочи глупа, а подчас – преступна. Для такой самостоятельной гражданской позиции требовалось немалое мужество. Ибо человек лишался завоеванного наконец в 91-м права любить свое государство, гордиться им! И чем глубже было нежелание расставаться с этими иллюзиями, тем сильнее оказалось разочарование конца 90-х.

В чем-то эта ситуация оказалась хуже, чем «при старом режиме»: за потоком глупостей (подчас – глупостей преступных), как правило, не скрывалась могучая идеология. Там не было какой-либо грандиозной логики – пусть даже преступной. Не было канвы, смысла, второго плана! От потока событий без смысла, объяснения, версии – хоть какой-то! – устали все: и журналист, и читатель... и власть. Новость – она и есть новость. Неизвестно, с какими другими событиями она связана – и какие грядущие события будут связаны с нею. Ее нельзя скрасить «партейной» правдой или фельетонной иронией. Она всегда на этой грани: она, как «жизнь, в сущности, есть расстояние между сегодня и завтра – иначе будущим». Между автором и читателем существует договор, они оба имеют смелость принимать эту непредсказуемость будущего, а значит, настоящего и прошлого. Этот договор подтверждает, что автор и зритель (слушатель, читатель) – свободные люди, готовые приблизиться к бездне будущего. Потому что неизвестно, как в свете этих новостей обернутся вещи, казалось бы, совершенно известные, или как и с чем завтра будут связаны эти новости.

И этот договор всегда направлен и против всепроникающего государства, и против всевозможных попыток облегченного восприятия мира.

 

Для любителей заговоров и «версий» – или «единственно верных учений» – мир прост и объясним, все события уже заранее связаны друг с другом; выпадающие из этой цепи просто не существуют. Они как следователь, которому заранее все ясно, и который выбивает «чистосердечное признание» под оформление своей «версии» в дело под грифом «совершенно секретно». Для них нет бездны неизвестности – вернее, «там тоже наши». И нет смысла выслушивать все стороны и представлять собранное на суд читателя, давая ему возможность самостоятельно выбирать.

Распалась связь времен – и в получившейся мозаике фактов, не связанных друг с другом, любое случайное совпадение можно было при желании трактовать как закономерность, как доказательство... чего угодно.

Все противоречащие «версии» факты можно было спокойно игнорировать – так проще! Сложность и многоцветие мира подменялось пестротой клипа, и это стало едва ли не основным жанром журналистики.

На НТВ в жанре клипа блистал Леонид Парфенов: в его программе «Намедни» уравнивались все – большое и малое, войны, спорт, мода, песня «Убили негра»... И как-то растворялся, исчезал человек.

С другой стороны, если это всего лишь версия, незачем заботиться о правдоподобности. Написанное тем более правдоподобно выглядит, чем меньше в нем реальности, чем меньше фактов.

В эту игру с увлечением включились и авторы, и читатели. Тем более, что до поры до времени не было той главной Версии, под которую надлежит подгонять весь мир.

Во всем мире профессия журналиста уважаема – политики, а то и целые правительства уходят в отставку после журналистских расследований.

Уотергейтский скандал и падение Никсона – результат усилий журналистов. Задача СМИ в том, чтобы были обсуждены все проблемы, представляющие общественный интерес. Репортеры неделями и месяцами работают, чтобы вытащить на свет все то, что от нас хотят скрыть. Чтобы внимания общественности не избежали достойные этого события и проблемы, от которых по тем или иным причинам нас стремятся уберечь. Общественный интерес превыше коммерческой или даже государственной тайны. Противостояние журналиста и спецслужб – бродячий сюжет, причем a priori бывает прав журналист.

В СССР это называлось «действенность печати, результативность критики».

Мы тоже привыкли к чему-то
подобному: критика в «Правде» означала снятие чиновника. Но дьявол скрывался в деталях. Во-первых, «Правда» не была свободна – это был всего лишь «орган», а на кого этот орган направить, решалось где-то выше. Во-вторых, критическая статья не приводила к снятию критикуемого – это был лишь знак: решение принято «наверху». «Советская печать» была лишь фасадом «властной вертикали», которая и обеспечивала «результативность критики» «отдельных недостатков».

Не было главного – механизма обсуждения проблем и принятия решений, не говоря о том, что поддерживавшие основы социалистического строя политические репрессии и «профилактика» убивали саму среду, в которой могло бы вестись честное и глубокое обсуждение проблем, стоявших перед советским обществом.

В официальной советской печати «журналистскими расследованиями» занималась разве что «Литературка» – но там четко знали грань, которую нельзя переступать.

А вот первое неподцензурное издание в Советском Союзе – выходившая полуподпольно в течение 15 лет (с 1968 по 1983) – «Хроника текущих событий», было по сути дела журналистским расследованием «ситуации с соблюдением прав человека в СССР». Общественную значимость «Хроники» оценил и Самиздат (то есть читатели, перепечатывавшие на машинке сотни страниц), и власти, сажавшие одного редактора за другим. Экспертиза качества издания была сделана КГБ в 1975-м, в ходе следствия по делу Сергея Ковалева, редактора «Хроники» в 1971–1974 годах. Из тысяч сюжетов, содержавшихся в редактированных им выпусках, КГБ исследовало менее тысячи; для обвинительного заключения было отобрано менее сотни, в которых содержалась «клевета». По словам Ковалева, в большинстве случаев экспертиза подтверждала правоту «Хроники»: «голодовки не было, но был отказ от приема пищи» и т.п. Лишь единицы сообщений из тысяч содержали существенные или несущественные неточности.

И были другие «расследования». Чего стоит выпущенная издательством «Прогресс» книга Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына», призванная «посеять сомнения». Мемуары первой жены писателя «В споре со временем» также опубликованные для «контрпропаганды в среде элиты». Были и другие издания, попроще. Там уже безо всяких сомнений, доходчивым языком было сказано все и про академика Сахарова, и про Боннэр и про многих других диссидентов...

Пасквильные тексты порой публиковали в зарубежных изданиях, зачастую – вымышленных, с последующим самоцитированием: «даже там, на гнилом Западе, понимают...» Народ тоже понимал: музыка народная, слова КГБ. Вот уж он, голубчик, в чистом виде: «черный пиар» и «слив компромата» под рубрикой «журналистское расследование». И где они сейчас, мастера «ведомственной журналистики»?

Оруэлловский опыт советской журналистики и пропаганды прижился в политике постсоветской. «Журналистские расследования» ныне жанр распространенный, вот только смысл его сильно отличается от принятого в мире.

Такое расследование – многомесячный кропотливый труд. Но если подобного рода материалы журналист «печет» еженедельно, то сколько процентов работы он мог выполнить сам, в редакции? И где проделана остальная, кто «замешивал тесто»? К сожалению, понятие «журналистское расследование» в современной России оказалось буквально опрокинуто: не контроль общества над спецслужбами, а использование прессы для «слива компромата». Уважение к работе – соответствующее: не стреляются, отвечают на компромат не отставкой, не судом, а встречным «сливом».

Их профессия – новости, но... Часть коллектива НТВ, ушедшая «в никуда» и вернувшаяся на канал с новыми хозяевами, программы «Криминал», «Чистосердечное признание» и «Совершенно секретно». Они и раньше не задумываясь использовали материалы силовых структур, подчас таким образом оказывая помощь в давлении на суд и общественность. Впору было вспомнить восторженные репортажи о процессах над «врагами народа», о «корреспондентах в штатском». Путая жанр расследования с перепечаткой «сливок» ведомственного компромата, журналисты сами размывали грань между редакцией, отделом преступности и ментовкой, между военным отделом и пресс-центром штаба.

От такой добровольной цензуры до ее официального введения оставался один шаг... Как видим, приход к власти людей, одержимых идеей упрощения всего и вся, предварялся торжеством этой идеи в обществе и в средствах массовой информации.

 

О прекрасный новый мир! Нам ведь хорошо знакомо конспирологическое сознание, породившее легион книг «в яркой обложке» – о «мировом правительстве», «заговоре» и прочую чушь.

Большевики и чекисты – а вместе с ними и мы – семьдесят лет жили в этом заговоре. Ведь они как раз и были подпольщиками и заговорщиками, пришедшими к власти.

Для таких людей законные и легальные структуры, формы и виды деятельности – не более чем прикрытие. Настоящая информация распространяется для избранных, по «закрытым» каналам. То, что публикуется открыто – лишь оборона и наступление в «информационной войне».

Только среди посвященных ведутся настоящие обсуждения, принимаются настоящие решения. А дискуссии и голосования на съездах и конференциях, в представительных и законодательных органах власти – только «спецоперации» по их легализации.

Для решения любой серьезной проблемы нельзя сковывать себя законными и процессуальными рамками: эффективны – а, следовательно, приемлемы – любые «оперативные» методы, любые негласные операции. Легальные действия предпринимаются только с целью прикрытия «специальных мероприятий», либо для легализации информации, добытой «оперативным путем».

И, разумеется, секретны все подлинные, а не пропагандистские материалы о действиях власти. Анализировать их – привилегия «внутренней партии», равно как и делать выводы из совершенных ошибок. Для всех остальных ошибок просто не существует. А среди своих складывается иллюзия собственной непогрешимости.

 

НАРОД БЕЗМОЛВСТВУЕТ

– Но вы забыли, дорогой друг, о деньгах!

– О чем, дорогой друг?

– О деньгах, дорогой друг, о деньгах!

– О каких таких, дорогой друг, деньгах? Я, если можно так выразиться, впервые слышу это слово!

Н.Носов, «Незнайка на Луне»

 

Микич: Да я его голыми руками задушу!

Кабато: Зачем руками? Векселями!

А.Цагарели, «Ханума»

 

Дилемма «собственность или свобода», о которой рассуждал лидер союза правых сил Борис Немцов, в сюжете с НТВ может увлечь только тех, кто «учился капитализму» по цитированному бессмертному произведению. Только там монополист-миллиардер диктует похожему на крысу редактору, что и как писать – при полном взаимопонимании сторон. Еще один привет тем экономистам-идеалистам, которые проповедовали произрастание либеральных свобод из либеральной экономики.

Вопрос соотношения права собственности и свободы слова, о котором рассуждали много, кажется в истории с НТВ самым простым.

А ведь, казалось бы, совсем недавно правовая аргументация была прерогативой «демократов» – ныне же все перевернулось, и власть использует «юридическую феню» для удушения свободы слова. Заметим, что и в прежние времена судили не просто так, а по статьям кодекса – 58-й, потом – по 70-й, 190-й... Закон и право не суть синонимы: в гитлеровской Германии тоже все делалось по закону.

Одна из иллюзий 91-го – то, что рыночная экономика сама по себе порождает политический либерализм.

Если свободная экономика появилась у каннибалов, и потребляют они мясо сограждан не абы как, а в соответствии с нормами рынка – будет ли это шаг к цивилизации?

Торговля людьми – в античной ли Греции, в крепостной ли России, в штатах ли Юга – везде регулировалась многочисленными нормами, но не становилась менее отвратительной.

 

Обычно вспоминали попытку смены руководства телевидением в Праге в январе этого года.

Но вот аналогии из чуть более отдаленного прошлого. Январь 1991-го, Вильнюс – телевидение захвачено, но победа была совсем близко. Белград, студия «Б-92» закрыта властями – но и это история со счастливым концом, станция возобновила вещание после поражения Милошевича на выборах осенью 2000-го.

Но было и пражское радио, в августе 68-го утратившее голос на двадцать лет.

Что делать? История дает нам массу параллелей – вот одна, малоизвестная. После отстранения Александра Твардовского от издания «Нового мира» член редколлегии Борис Германович Закс передал часть «портфеля» журнала Крониду Любарскому, собирателю и распространителю Самиздата, и Сергею Ковалеву, редактору подпольной «Хроники текущих событий». Намерение продолжить издание «толстого литературного журнала» в Самиздате не было осуществлено по причине скорого ареста Ковалева и Любарского.

 

Долги надо отдавать. Пресса – свободна. Кто смог бы объявить на этом месте перемирие? Наивность, может быть, лучшее качество, проявленное журналистами НТВ в те недели. Люди умные – по отдельности и все вместе – не придумали прием против лома, не нашли адекватного ответа на «хитрую» позицию власти, и общество не смогло им помочь. Может быть, потому что общество, «гражданское общество», не чувствует себя самостоятельной силой и не видит арбитра, гаранта, авторитета, который в ситуации неоднозначной мог бы перевести ситуацию из правового в моральное поле. У чехов в январе 2001-го таким авторитетом оказался Вацлав Гавел. Но в Чехии Гавел и есть тот самый «арбитр от общества», а у нас гарант – сами знаете...

 

Само утвердившееся наименование прессы – «четвертая власть» – отделяло ее от гражданского общества, частью которого она, собственно, и является. Обособление журналистского цеха обозначилось не позднее 1996-го, когда было стерто различие между журналистикой и «пиаром», неважно, для какой партии – антикоммунистов ли, большевиков ли, нацистов ли, «партии просто власти». Тогда, во имя предотвращения «коммунистического реванша», ведущие СМИ сплотились вокруг исполнительной власти и ввели мораторий на ее критику. НТВ стало одним из предвыборных штабов Ельцина. Ирония судьбы: именно тогда были получены кредиты, которыми пять лет спустя был «задушен» телеканал. За все надо платить!

Потом пришло время «информационных войн» – за что? За «Связь-Инвест» ОРТ и НТВ – Березовский с Гусинским – «съели» «союз писателей» вместе с Кохом. Так что Бабу-Ягу вырастили...

Кстати и «информационные киллеры» – Доренко, Леонтьев, Соколов – в разное время сотрудничали в структурах «Медиа-Моста», тоже люди не чужие...

Так что образ СМИ и НТВ в частности можно назвать светлым лишь на фоне серо-черной окружающей действительности.

 

Кроме того, за последние пять лет горизонт, география новостей, сузился до размеров Cадового кольца: за его пределы заглядывали, лишь когда этого требовала московская политика. «Четвертая власть» писала в основном о власти и для власти. Справедливости ради заметим: НТВ чем дальше, тем более выделялось из этого хора, давая репортажи «с необъятных просторов нашей Родины» – и хотя бы за это заслуживало казни. Но СМИ и аудитория, население России, все же шли друг навстречу другу. Россия искала свой «национальный интерес» на пути противопоставления себя всему миру. Вот лишь один штрих: в потоке информации зарубежные новости отбирались по принципу «идеального человека» профессора Выбегалло: «важно лишь то, что касается нас». Зарубежные новости стали похожи то ли на побасенку Карела Чапека: «Холера в Индии! – А наша партия за или против холеры?», то ли на советский анекдот: «В зоопарке родился слоненок! – А что за это будет евреям?» В катастрофах, в которых гибли сотни людей, едва ли не главное было – «пострадали ли там соотечественники?» Диктаторы, противопоставившие себя всему миру, были интересны с одной стороны: наш ли это сукин сын? По сравнению с этим даже советские новости – по инерции «мировой революции» – были неизмеримо шире по охвату. Это лишь один аспект стихийного поиска «национальной идеи», который пошел по простейшему пути, так что в конце десятилетия оставалось лишь оформить его результат.

Мир за столетие изменился, став на порядки сложнее. Но в этой сложности залог его развития, саморегуляции. Другая сторона этого усложнения – саморегуляция, развитие и усложнение происходит через бесконечную последовательность кризисов и катастроф.

Нам – обществу – выбирать: что из этого считать главным, на что обращать внимание. Крайности смыкаются; паника и катастрофизм не лучше сытых полусонных рассуждений о том, что все-де само образуется и рассосется. Само – не рассосется!

Свободная пресса позволяет нам не заснуть окончательно, подготовиться к возможному неуюту, запустить механизм обсуждения проблем, выработки и принятия решений.

Насколько успешны эти усилия, зависит от нас, от всех структур гражданского общества. И от того, в какой степени общество может влиять на государство. И насколько государство восприимчиво к усилиям общества.

Мы все – все российское общество – оказались не готовы к коллапсу 1999–2001 годов, как в 1991-м все мы были не готовы к распаду Советского Союза. И в этом есть заслуга «четвертой власти». А уже затем общество оказалось неспособно выступить в роли арбитра в споре между властью и НТВ.

 

ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ВЫБОРОМ

Судьбы страны и пути журналистики – суть высокие материи, о которых приятно рассуждать постольку, поскольку они не затрагивают вас лично. Но есть в этой истории «человеческое измерение», о котором трудно говорить гладко.

События вокруг НТВ коснулись десятков миллионов телезрителей. Десятки тысяч москвичей пришли на митинги в поддержку телеканала. Но участниками, действующими лицами были несколько десятков человек, в основном журналисты.

Несколько недель они жили в прямом эфире, «кишками наружу».

Драма, разыгравшаяся перед нами, поучительна для каждого живущего в этой стране – журналиста, активиста, просто частного лица.

«Активные мероприятия» в отношении НТВ, «Медиа-Моста» в целом и отдельных сотрудников (например, оглашение сумм полученных ими ссуд) перемежались мирными беседами с коллективом. «Сам» в ходе беседы вел себя как младший оперуполномоченный с объектом разработки после визита к последнему СЭС, пожарных и психовозки. Что ж, разговор с начальством «о жизни и смерти» – с давних пор одно из любимых занятий российского интеллигента. Коллектив НТВ показал себя именно так... и не с худшей стороны. Вот вы, читатель, как вели бы себя? Как герой боевика? Сдаться – неприлично, победить – невозможно, говорить всерьез – простите, несерьезно. Кажется, самым адекватным был понимавший все это Шендерович...

 

Государство восстанавливало «законность на одном квадратном сантиметре».

И оказалось, что без денег плохо, с деньгами – еще хуже; они дают не только независимость, но и соблазн. И появился дополнительный рычаг давления на журналистов, получивших ссуды в «Медиа-Мосте»: опубликовали список с суммами. «Спустивших флаг» и ушедших с НТВ в этот список не включили. Кто-то еще подумал... и остался. Что ж, долги надо платить, это тоже свойство порядочного человека: «знай, что за все это Господь призовет тебя на суд...»

 

Журналисты жили под давлением много месяцев. Что хуже – ужасный конец или бесконечный ужас?

Руководитель радиостанции «Эхо Москвы» Алексей Венедиктов заметил, что можно жить на бочке с порохом, но невозможно – в чане с кислотой.

Потому что «кислота» – читай воля государства-собственника – постоянно разъедает сознание журналиста... Сначала ты сообразуешь с этой волей только порядок подачи материалов, потом – ретушируешь текст, наконец – просто выкидываешь неудобные... И успокаиваешь себя значением общего дела, в котором участвуешь.

Что ж, есть и такое мнение: «Государственная служба, по крайней мере в этом государстве, совершенно несовместима с понятиями приличия». Но есть и еще зло под солнцем...

Удобство бочки с порохом относительно: постоянное противостояние также подвигает к цензуре... ровно в том же незаметном порядке – мы это видели на примере агонии НТВ.

Как сказал умный человек:

«Я не думаю, что это правильно для поэта – активно участвовать в жизни своей страны. Потому что если ты защищаешь, так сказать, правое дело, то ты автоматически полагаешь, что ты хороший человек. Что часто не соответствует действительности, хотя самообольщение сохраняется...»

[И.Бродский. «Ты сам себе последний, часто – довольно страшный суд». Из интервью корреспонденту «Московских новостей» Дм.Радышевскому, МН № 50, 23 июля 1995 г., с.21.]

 

А с другой стороны – становится ли дело хуже от того, что его делают неидеальные люди?

 

О том, что НТВ – команда, говорилось не раз. Оказалось – все сложнее.

Оказалось – среди самой «четвертой власти» отсутствует не только корпоративная солидарность, но и корпоративная мораль.

Оказалось – «каждый умирает в одиночку».

Целые передачи – из числа «силового пиара» – уходили с НТВ «в никуда», чтобы вернуться с новыми хозяевами.

 

Ироничный Леонид Парфенов неожиданно и мучительно отстаивал право не быть бойцом в ходе комсомольского собрания, прошедшего в прямом эфире программы «Антропология». Он думал, что его «открытое письмо» выйдет завтра, не знал, что «Коммерсант» выставляют в интернет.

Парфенов пытался оправдываться – зачем? Ушел – зачем вернулся? Да, это его право – уйти, в любой момент, даже в такой. Можно спустить свой флаг. Никто не обязан быть героем – и кто может осудить, кто вправе? Но уходя в частную жизнь, нет никакой необходимости делать это публично! Превращать свой уход в «башню из слоновой кости» в публичный акт, в демонстрацию? Это уже другой жанр. Это не спуск флага, а смена. Это не уход в сторону, а переход в стан врага. Любое ПУБЛИЧНОЕ заявление будет использовано – это же очевидно!

 

А Дмитрий Дибров, как заправский комсомольский секретарь устроивший Парфенову проработку за «предательство идеалов демократии», вскоре заявил о своем переходе на ОРТ вместе со все той же «Антропологией», и о том, что с сентября станет там «сопродюсером новой прайм-таймовой игры». Все это Дибров назвал «продуктивным и одновременно деликатным выходом из положения». А еще казак, а еще анархист... «В восторженность – не верю!»,– заметил Высоцкий.

 

Кто-то ушел – кто-то остался. И, как заметил Виктор Шендерович, «кажется, категории предательства здесь неприменимы. Последний год телекомпания НТВ существовала в ненормальном режиме. Не мы выбирали это, но тот же Киселев существовал в режиме боксера, который вынужден комментировать собственный поединок. ... Эта противоестественная ситуация, конечно, отражалась на информационной службе. Миткова – информационщик, и эта война унижала ее как профессионала. ...Немыслимый выбор был перед нами поставлен. Поэтому в категориях предательства я о Тане [[Митковой] говорить не могу. Я понимаю, что и наша позиция не идеальна. Мы все это понимаем. Но тут просто по совокупности человек делает свой выбор.»

 

Александр Черкасов

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.