Наша исследовательская программа охватывает историю инакомыслия послесталинского периода, т.е. хрущевской, брежневской и следующих эпох.

В контексте преподавания истории в средней школе эта тема до сих пор звучит довольно экзотично и воспринимается как маргинальная. Я хотел бы сказать несколько слов о ее роли в нашей исследовательской работе и о ее возможном месте в школьном преподавании истории.

Общество «Мемориал» много занимается в основном темой политических репрессий. Когда мы создавали исследовательскую программу «История инакомыслия», мы хотели немножко выйти за пределы этой темы, потому что история диссидентского движения, история независимой общественной активности, история Самиздата – все это несводимо к одним только политическим репрессиям.

К вопросу о маргинальности. В учебниках наша тема обычно так и подается: петитом в конце главы, в подстрочных примечаниях или парой абзацев в тексте. При этом перечисляется классическая обойма известных людей: А.Д.Сахаров, П.Г.Григоренко, А.Т.Марченко, А.Д.Синявский, В.К.Буковский, – и этим все ограничивается.

Это правильно, если мы хотим учить детей политической истории страны. Это не совсем правильно, когда мы начинаем говорить об истории культуры и об истории ментальности. И это становится совсем неправильным, когда мы заводим разговор об истории повседневности.

Инакомыслие в аспекте повседневности. Возможно, такой подход покажется вам парадоксальным. Но я попробую его аргументировать и начну свою аргументацию с нашей архивной коллекции.

Программу мы начали десять лет назад и параллельно стали собирать документальную коллекцию Самиздата. На первых порах она рассматривалась нами не как самоцель, а как рабочие материалы исследования.

Сегодня в этой коллекции свыше 20 тысяч документов. Это крупнейшее собрание по данной теме на территории России и бывшего Советского Союза и второе по объему в мире.

Конечно, у нас хранятся не только документы личного происхождения (преимущественно Самиздат), но и копии официальных документов, которые нам удалось получить в государственных и ведомственных архивах. Однако большая часть – это все-таки Самиздат. Вопрос: можно ли в рамках истории культуры и истории ментальности считать маргинальным сюжет, который порождает такое количество текстов?

Документы, порожденные столичным правозащитным движением 1960–1980-х годов, правозащитными ассоциациями общесоюзного значения, нам, конечно, важны. Но гораздо интереснее (если так можно выразиться) будни инакомыслия. Ведь это иллюзия, что диссидентское, независимое поведение – удел единиц.

В нашей базе данных около 10 тысяч имен. Это люди, так или иначе проявлявшие в 1950–1980-х годах независимую общественную активность. Собранная нами коллекция Самиздата представляет собой всего лишь одно из проявлений (самое наглядное) независимости людей в тоталитарном обществе. Мы рассматриваем Самиздат как социокультурный механизм, изучаем биографии людей, причастных к распространению неподцензурной литературы. Для нас эти исследования – одно из ключевых направлений в изучении истории советского общества. Речь идет не об официальной истории, какой бы смысл мы ни вкладывали в эти слова, а о глубинных процессах, происходящих в обществе.

Теперь вернемся к школьной проблематике. Возможно, самая острая из проблем, стоящих сегодня перед преподавателями истории в школе, – деидеологизация самого преподавания. С одной стороны, необходимо выработать целостную формулу, которая обозначает специфику советского периода, с другой стороны, такая формула должна быть максимально деидеологизированной. Я предложил бы в качестве одной из возможных формул следующую: советский период отечественной истории – это период, характеризующийся практически полным отсутствием в стране гражданского общества. Формула достаточно деидеологизирована, с ней не станут спорить даже самые рьяные защитники коммунистического строя. И с этой точки зрения можно рассматривать практически любые события советского периода.

Но единая формула, как и всякий унифицированный взгляд, который не сопровождается существенными коррективами, таит в себе очевидные опасности. Причем корректива должна представлять собой контрформулу, вступающую в очевидное противоречие с базовой формулой.

История инакомыслия, история диссидентской активности, история Самиздата – это и есть искомая контрформула. Я не хочу сказать, что диссидентская активность создавала в СССР гражданское общество. Это было бы слишком сильным преувеличением. Так же как перебором было бы утверждение, что Самиздат успешно выполнял здесь функции независимых средств массовой информации. Но и Самиздат, и диссидентская активность выполняли другую важную функцию – они создавали действующие модели гражданского общества и независимых СМИ, утверждали в общественном сознании ценности гражданского общества, которое
в стране отсутствовало.

Можно взглянуть на этот же сюжет с другой стороны. Что рассматривается сегодня в качестве альтернативы старому советскому подходу к преподаванию истории? Предлагается якобы новый и прогрессивный подход: история начинает рассматриваться как история палачей и жертв. Дальше начинается борьба вокруг того, как эту кровавую историю палачей и жертв разбавить информацией о выдающихся достижениях советского народа в той или иной области. И в зависимости от политической и идеологической конъюнктуры, в соответствии с личным представлением преподавателя состав этой смеси меняется в ту или другую сторону: какой процент был у нас белого, какой черного. Вокруг преподавания возникает идеологическая, политическая борьба. Но ведь неправда содержится в самой этой двухцветной схеме! Меня потрясла замечательная детская работа, присланная на первый конкурс. Ее написала девочка из Кирова, Вера Змеева. Работа состоит из двух интервью с крестьянками, которые сопровождаются комментарием Веры. И на основе этих двух интервью она вступает в дискуссию с Анной Ахматовой, с ее известными словами: «Было две России: Россия, которая сажала, и Россия, которую сажали». Девочка говорит: «На самом деле была еще и третья Россия, самая большая: Россия, которая выживала». Мысль, по-моему, достаточно глубокая для восьмиклассницы. Я же хочу сказать, что была еще и четвертая Россия – Россия, которая сопротивлялась. На самом деле сопротивление – тоже форма выживания человека, форма сохранения человеческой личности. Четвертая Россия – часть третьей (которая выживала) и одновременно часть второй (которую сажали).

Сопротивление диктатуре никогда, даже в самые черные годы, не прекращалось. Именно история сопротивления, о которой постоянно забывают в школе, придает истории выживания важный нравственный смысл. Без нее наша история становится абсолютно безнравственной.

Диссидентский период – последний, завершающий период этого сопротивления, период независимой общественной активности, которая в просторечии называется диссидентством. Именно этой историей мы занимаемся. И очень важно, чтобы исследования на эту тему, сбор информации, сбор коллекций велись не только в Москве, но и в регионах.

Может быть, вам кажется, что все происходило только в Москве, в Питере, в больших городах, а в провинции никакого инакомыслия отродясь не бывало? Это не так.

Во-первых, документы правозащитного движения, документы неофициальных ассоциаций, писавшиеся в Москве, довольно широко ходили по стране. У нас есть некоторые данные о распространении таких документов. И нам очень хотелось бы уточнить эти данные, хотелось бы узнать, какие документы собирали в провинции.

Во-вторых, неподцензурная поэзия, литература, философия. Было бы интересно выяснить, что писали, чем интересовались местные пишущие люди, кружки, интеллигенция, какой существовал локальный Самиздат. Это важнейшая тема местной истории.

Кстати, Самиздатом необязательно называть только ту неподцензурную литературу, которая была на заметке у органов госбезопасности. Она могла и не привлечь их внимания. Да к тому же наши доблестные органы работали вовсе не так хорошо, как это принято считать, и о чем-то могли просто не узнать.

В-третьих, почему мы должны ограничиваться интеллигенцией? Мы знаем, сколько за последнее 40-летие было забастовок на заводах. Каждый у себя в регионе слышал об этом разговоры. Ведь это тоже форма независимой общественной активности. Сейчас публикуются интересные архивные материалы об этих забастовках. Есть архивные исследования, но они в основном обобщающие, там много статистики, а конкретные случаи приводятся только как примеры. Интересно попробовать изучать забастовочное движение в регионах с помощью устной истории.

В-четвертых, церковный Самиздат. Он был всюду, и не только работы о. Александра Меня или о. Дмитрия Дудко. Это могли быть проповеди местного батюшки, обращенные к прихожанам, записанные и распространявшиеся ими. А у неправославных конфессий Самиздатская культура вообще составляла постоянную часть жизни верующих.

Я призываю к тому, чтобы столичные исследования поддерживались встречными региональными. Мы готовы дать подсказки (у нас собрано много информации по регионам) и посоветовать, куда и к кому пойти. Я вас призываю к поиску и учету коллекций, к их сбору и описанию, к исследованию биографий людей, причастных к этой активности в ваших регионах.
Я призываю к выявлению личных, семейных коллекций. Я не предлагаю передавать собранное в наш архив; нам надо лишь знать, где что хранится. Это очень важно для изучения социальных механизмов распространения Самиздата. Это сюжет истории повседневности, частной истории, истории личности.

Конечно, сбор коллекций совершенно невозможно отделить от устной истории. Здесь есть трудности. Инакомыслящие, особенно те активные инакомыслящие, которых принято называть диссидентами, – народ трудный, иногда занудный, временами подозрительный. Многие из них недоверчивы и амбициозны. С ними часто трудно общаться. Но я призываю не пугаться трудностей. Эти люди, хорошие они или плохие, проявляли независимую общественную активность. Именно это в них важно, а не то, герои они или не герои.

И последнее. Если тема сталинских репрессий вызывает настороженное отношение, то тема инакомыслия может вызвать еще большую настороженность начальства. И только вы сами должны решить, возможен ли этот конфликтный сюжет для вас как сотрудников системы народного образования. Но если вы этим займетесь, мы будем рады сотрудничать с вами.

...У наших родителей, поколения, рожденного в сороковые и пятидесятые годы, был навык, отточенный до мастерства: они очень преуспели в процеживании информационной шелухи брежневских времен и отлавливании крупиц правды. Сейчас трудно понять, о каком информационном голоде могла быть речь, нам, живущим в условиях относительной свободы… Мне всегда было интересно, как в человека закрадываются крупицы сомнения… Мне стало интересно, как моя мама восторженно-романтичная… рассталась со своими иллюзиями.

Татьяна Кузнецова,
Республика Башкортостан, с. Бакалы,
10-й класс. «Человек в истории.
Россия – ХХ век», глава «В плену иллюзий»

...Я их вижу каждый день: ветеранов города, факелы над трубами Сосногорского газоперерабатывающего завода – первенца газовой промышленности Севера Республики Коми – и застывшее в бронзе пламя над тремя белыми свечками – это памятник жертвам политических репрессий, установленный в сквере, где раньше стоял карцер для заключенных Ухтижемлага. Два пламени – над заводскими трубами и над памятником – два свидетельства истории, два результата освоения северного края. Так вышло, что мою родину люди самого старшего поколения олицетворяют с пожирающим пламенем сталинских лагерей, а более молодые – с природными запасами, с энтузиазмом молодежных бригад.

Тарасов Михаил, Республика Коми,
г. Сосногорск, 10-й класс.
«Первенец ГУЛАГовского Газпрома»

...Я хочу рассказать об одном из семи приговоренных к смертной казни после событий в г. Новочеркасске в 1962 году – Сергее Сотникове. Наш поселок Соцгород, где я живу, связан с Новочеркасским электровозостроительным заводом. События 1962 года начались на этом заводе, и многие участники этих событий или их родственники живут в нашем поселке и сейчас. Эта тема является для меня особенно интересной, так как многие мои знакомые оказались участниками и свидетелями Новочеркасской трагедии.

Наталья Падалкина, Ростовская обл.,
г.Новочеркасск, 10-й класс.
«Он никогда не был преступником»