Практика заложничества санкционирована главой государства
В некотором смысле все живущие на территории тоталитарного государства являются его заложниками: за действия одного человека нередко приходится отвечать его родственникам, друзьям, соседям, единомышленникам. На примере происходящего в среднеазиатских республиках можно выделить три основные функции заложничества, которые на практике могут сплетаться друг с другом: борьба с политическими оппонентами, вымогательство денег или иных материальных ценностей, получение свидетельских показаний или признаний от подследственных. Об использовании заложничества для получения показаний см. также материал "Кляп для инакомыслящих" c. 3 первого тома этого выпуска "Мемориала", о коммерческом заложничестве см. статьи на с. 146) и материалы "круглого стола" (с. 81 первого тома). Известно, что такие режимы, как режим Ниязова или Каримова, практикуют использование родственников своих политических оппонентов в качестве заложников. Да, иногда против этих людей фабрикуют уголовные дела, иногда их подвергают пыткам, иногда угрожают тем или иным образом. В разгар "борьбы с терроризмом" в 1999 году Ислам Каримов публично заявил, что отцы отвечают за своих детей, и это стало своеобразным сигналом для правоохранительных органов. Крайнюю форму практика заложничества в деятельности спецслужб приняла в Туркменистане, причем эта практика возникла еще до расследования дела о попытке переворота в ноябре прошлого года. Например, год назад началось расследование дела о хищении денег из Центрального банка Туркменистана. Этому делу власти пытались предать политический подтекст, заявив, что к хищению причастна оппозиция. Президент дал правоохранительным органам 10 дней, чтобы отыскать виновных. Понятно, что за 10 дней невозможно найти людей, скрывающихся в других странах. Тогда туркменские силовые структуры начали репрессии в отношении родственников подозреваемых. Были сфабрикованы уголовные дела, более чем в 10 семьях произведено внесудебное изъятие имущества. И к концу сентября спецслужбы отчитались перед президентом, что за отведенный срок они изъяли столько-то особняков, столько-то людей схватили и т.д. А все эти схваченные люди даже косвенного отношения ни к хищению денег, ни к работе в банковской сфере не имели. Просто они были родственниками подозреваемых. Можно ли сказать, что власти рассматривали их как заложников? Да, конечно. Например, одним из подозреваемых был Аннадурды Хаджиев, находившийся в Болгарии. Недавно болгарский суд отклонил запрос о его экстрадиции как необоснованный. Когда Хаджиев звонил руководителям правоохранительных органов Туркменистана и спрашивал, почему преследуют его родственников, ему советовали вернуться на родину, но, как позже выяснилось, у следствия не было к нему серьезных вопросов. Чиновники даже достаточно высокого уровня отвечали: "Нам поступила команда, мы ее выполняем, все вопросы не к нам". Раньше тоже были известны случаи, когда репрессировали родственников и друзей крупных туркменских чиновников, бежавших за рубеж. Скажем, в апреле 2001 года. бывший председатель Центрального банка Туркменистана Худайберды Оразов вынужден был бежать в Россию. После его бегства более 30 человек были задержаны – его родственники, бывшие сослуживцы, знакомые. Все эти люди без предъявления обвинения содержались в СИЗО КНБ от трех дней до двух месяцев, часть из них подверглась пыткам. Бывший шофер Оразова от пыток сошел с ума, его из тюрьмы отправили в психиатрическую больницу. Целью репрессивной кампании было выяснить местонахождение Оразова и добиться его возвращения в страну. Никаких обвинений людям предъявлено не было. В других случаях спецслужбы иногда открыто говорили, что перебежчик должен вернуться, если не хочет, чтобы у его родственников были проблемы. Или не должен давать интервью иностранным радиостанциям. Помимо фабрикаций уголовных дел, задержаний и пыток, в Туркменистане существует общая практика, когда, в случае, если человек попадает в немилость к президенту, он и его родственники теряют работу. В отношении этих людей начинает действовать запрет на трудоустройство или занятие бизнесом, покинуть страну они также не могут. Целые семьи лишаются средств к существованию, иногда они голодают в буквальном смысле этого слова. Перебежчик, находясь за границей, не может переслать деньги родственникам, потому что любой контакт с родственниками приводит к новым арестам, допросам и пыткам. Можно сказать, что в Туркменистане институт заложничества фактически открыто функционирует на государственном уровне. Здесь следует добавить, что с прошлого года любой арест санкционируется лично президентом страны якобы с целью избежать необоснованных арестов. Однако фактически это решение привело еще к большему произволу, поскольку решение об аресте теперь не может быть признано неправильным. Некоторые из бывших чиновников, покинувших Туркменистан, рассказывали, что в этой стране приговоры по наиболее важным делам также определяет президент, что превращает суд в фикцию, потому что судья не может изменить приговор, который еще до судебных слушаний определяется главой государства. По данным, которые мы получили, существуют большие списки государственных служащих, которым запрещено покидать страну, тем более вместе с членами семьи. Буквально месяц назад заместитель главы Ашхабадской городской администрации хотел с женой поехать в Москву, причем он имел необходимые туркменскую выездную и российскую визы, но был остановлен при прохождении пограничного контроля в ашхабадском аэропорту. Ему сказали, что как работник государственного аппарата он вместе с женой не может выезжать за границу. Не могли бы вы рассказать, что последовало за попыткой государственного переворота в ноябре? Была ли использована опробованная ранее методика репрессий в отношении родственников подозреваемых? Ниязов почти сразу назвал имена тех, кого он считал причастными к заговору, хотя следствие еще не было проведено. Сразу после его выступления начались массовые задержания родственников подозреваемых. Например, были задержаны десятки родственников Сапармурада Ыклымова, бывшего заместителя министра сельского хозяйства Туркменистана, проживающего сейчас в Швеции. В отношении части некоторых из этих людей были сфабрикованы уголовные дела, многие были лишены имущества, подвергнуты пыткам. Два студента, обучавшиеся в Москве и являющиеся родственниками Ыклымова, в то время были задержаны в Ашхабаде. Позже в ходе расследования власти пришли к выводу, что студенты никакого отношения к попытке переворота не имели. Их освободили, но запретили покидать страну. То есть они не смогли вернуться в Россию и продолжить учебу. Хочу отметить также, что 30 декабря 2002 года Народный Совет Туркменистана (это такой надпарламентский орган) принял новый закон об измене Родине, где определялось, что такое измена Родине, и декларировалось, что измена Родине наказывается вплоть до пожизненного заключения. Согласно этому документу, одна из форм измены Родине – "сеяние сомнений во внутренней и внешней политике президента Туркменистана", а также недонесение властям о том, что кто-то собирается "сеять" такие сомнения. По сути, этот документ создал юридическую основу для репрессий в отношении практически любого человека, который скажет что-то критическое или не донесет о том, что в его присутствии были произнесены 2–3 критические фразы в адрес президента. То, о чем вы сейчас говорите,– это уже функционирование тоталитарной системы, где давление на личность узаконено и на практике, и на уровне законодательства. Я думаю, что, говоря о Туркменистане, надо говорить не просто о тоталитарном государстве, а о той специфической модели, которая создана Ниязовым. Сегодня в Туркменистане совершенно особая политико-экономическая система. В чем специфика этой модели? Во-первых, фактически отсутствует разделение властей, даже на формальном уровне. Скажем, большинство членов Народного Совета – высшего представительного органа – персонально утверждаются президентом. Во-вторых, абсолютная централизация принятия политических и кадровых решений в руках главы государства. Президент утверждает все списки – от абитуриентов, достойных зачисления в вузы, до заместителей глав районных администраций. Большинство ниязовских министров не обладают даже минимальной степенью самостоятельности. В-третьих, отсутствует рациональная система принятия политических решений. Многие важные решения принимаются Ниязовым экспромтом, иногда под воздействием прочитанной газетной статьи. Иногда источником тех или иных инициатив являются средневековые трактаты. Скажем, был случай, когда Ниязов прочел в какой-то книге, что в средние века у туркмен не было тюрем, и тут же поручил министерству юстиции и МИДу подготовить соглашения о передаче заключенных для отбытия наказания в Иран и Казахстан. Внутри Туркменистана не нашлось ни одного человека, который бы объяснил президенту, что это абсурдное предложение.
Что касается экономической системы, ограничусь одним фактом: личное состояние президента в несколько раз превышает годовой бюджет государства... Важно отметить, что если в других странах региона, даже в Узбекистане, где очень тяжелое положение с правами человека, возможен хотя бы какой-то ограниченный диалог между правительством и ОБСЕ, другими структурами мирового сообщества, то в Туркменистане мы имеем дело с ситуацией, когда, скажем так, человек с не очень здоровой психикой и не очень адекватным восприятием мира просто делает то, что хочет. Его конкретные решения часто непредсказуемы, но предсказуема общая тенденция: чем больше Ниязов закручивает гайки, тем большая требуется закрытость страны от внешнего мира, чтобы сохранить стабильность этой системы. Поэтому все его шаги начиная с 1994 года, направлены на последовательное ограничение любых контактов граждан Туркменистана с внешним миром... Скажите, как это, по-вашему, связано с практикой заложничества, о которой мы говорили? Надо постоянно иметь в виду, что речь идет не о заложничестве, введенном каким-то государственным институтом, например, полицией или МНБ, а о практике, санкционированной и контролируемой непосредственно главой государства. Этот человек живет по представлениям средних веков. Он делит население на племена и родственные группы и исповедует идею коллективной ответственности, то есть считает, что если кто-то сделал что-то плохое, то наказание родственников является адекватным шагом. Вы считаете, что здесь имеет место просто личная психология руководителя страны? В том виде, как это происходит в Туркменистане, конечно, это связано с одним человеком. В Узбекистане тоже есть определенная тенденция со стороны правоохранительных органов использовать родственников подозреваемых в качестве заложников, но механизм этой практики другой. Что вы имеете в виду? За некоторыми исключениями использование заложничества не санкционируется непосредственно президентом или руководителями силовых ведомств. В Узбекистане распространена практика массовой фабрикации уголовных дел по любым мелким поводам как инструмент вымогательства. И в рамках этой практики давление на родственников объекта вымогательства соответствует, скажем так, возникшим после распада СССР традициям местных силовых структур. Бывают также случаи фабрикации уголовных дел или пыток родственников подозреваемых, находящихся в розыске, с целью принудить их к сдаче разыскиваемых правоохранительным органам. Если же подозреваемый уже арестован, то угроза или реальное задержание его родственников, их пытки на глазах задержанного становятся важным инструментом принуждения его к даче признательных показаний. Подобная практика в Узбекистане используется и в отношении большого числа исламских активистов. Часто, допустим, подбрасываются наркотики родственникам известных религиозных деятелей. Фабрикуются дела и в отношении родственников тех диссидентов, которые покинули страну. Например, три брата Мухамада Солиха, лидера оппозиционной партии, получившего политическое убежище в Норвегии, находятся в заключении по сфабрикованным обвинениям. Причем один из братьев вообще не проявлял никакого интереса к политике, он занимался фермерским хозяйством, однако ему подбросили обрез в багажник машины, и с 1999 года он находится в заключении. В практике репрессий против родственников в Узбекистане, которую вы описали, заложничество играет инструментальную роль. То есть, чтобы добиться определенного результата, вы берете третье лицо и начинаете через него оказывать давление... Можно, конечно, и так сформулировать. Я думаю, для силовых структур Узбекистана нет разницы – пытать человека или шантажировать его родственников. Как вы думаете, почему так происходит в Узбекистане? Это феодальное сознание силовых структур или что-то еще? На первое место я бы поставил низкий профессиональный уровень работников силовых структур. Плюс практика, когда признание в ходе следствия является основой доказательной базы, как это было в СССР в 30-е годы. Традиции, конечно, тоже не надо сбрасывать со счета. А что вы можете сказать о ситуации в других странах Центральной Азии? Практика использования родственников как инструмента давления на тех или иных политических деятелей, бизнесменов, людей, проявляющих общественную активность, в этих странах также имеет место, но носит более ограниченный характер. Если в Туркменистане и Узбекистане на тех или иных уровнях государственного аппарата действительно существует идея ответственности родственников (здесь тебе открыто могут сказать, что ты член семьи "ваххабита" или "изменника Родины"), то, например, в Кыргызстане и Казахстане этот механизм используется не в силу того, что у государства есть представление о коллективной ответственности, а в силу того, что это – один из возможных путей надавить на конкретного человека, который проявляет нежелательную для государства активность. |
Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).
Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.
Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.